Между более подробными статьями о гр. Лорис-Меликове есть, говорят, и такие, в которых «лягают умершего льва», отрицают даже его храбрость. Мы очень рады, что нам не пришлось их видеть. Есть другие, в которых господствует кисло-сладкий тон и превозносятся только военные заслуги усопшего. Есть третьи, в которых похвала преобладает над порицанием, но бочка меду, по поговорке, испорчена ложкой или несколькими ложками — дегтя. В одной из статей последнего типа нас хотят уверить, например, что «быстрому возвышению гр. Лорис-Меликова не мало способствовали женщины». Нам говорят, что покойный был последним «случайным человеком» в России, упуская из виду, что если его призыву к власти и содействовали случайные обстоятельства, то в нем самом не было ни одного из характерных признаков случайного человека. Лорис-Меликов — читаем мы дальше — «не был достаточно подготовлен к выпавшей на него задаче». Жалобы квазилиберальной печати, «имевшей более целью систематическую оппозицию правительству», он принимал за «действительные выражения народных нужд». Он считал «наше общество более созревшим, чем это было, и более устойчивым в своих воззрениях». В особенности недовольна газета последними месяцами министерства Лорис-Меликова. «Поведение» его после 1-го марта кажется ей «ниже того, что от него следовало ожидать»; «потрясенный нравственно и физически, он не хотел или не мог понять, что той политике, которую он преследовал, не было более места». Другими словами, гр. Лорис-Меликову ставятся в вину лучшие черты его натуры — его вера в добро, его стойкость, его верность системе, которую он однажды признал истинной и целесообразной. Конечно, для него лично было бы лучше, если бы он умел применяться к обстоятельствам, — но тогда он не был бы тем Лорис-Меликовым, имя которого вышло чистым из всех превратностей изменчивой судьбы. Если он и был оптимистом, то какое же истинно великое дело возможно без веры в людей, для которых и с помощью которых оно предпринимается?.. Нет, рк лучше откровенная вражда, чем это балансирование между снисходительностью и строгостью. Лучше прямо называть время управления Лорис-Меликова (как это делают «Московские ведомости») «плачевной эпохой»; лучше уверять, что «старый кавказский боевой генерал был далек от истинного понимания той роли, которую заставляли его играть петербургские сумасбродные доктринеры и легальные анархисты»...

Арсеньев К.К. За четверть века (1871—1894). Сборник статей. Пг., 1915. С. 313-315.

1 Автор этого некролога Арсеньев Константин Константинович (1837—1919), журналист, адвокат, общественный деятель, почетный академик (1900). В 1858— 1861 гг. публиковал в «Русском вестнике» статьи на исторические темы. В 1871 г. выступал адвокатом на Нечаевском процессе. Ведущий публицист «Вестника Европы» с момента возникновения журнала. С 1891 г. — один из редакторов «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона. Арсеньев — автор ряда исследований о творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина. С 1911 г. — главный редактор «Нового энциклопедического словаря».

«Не слыхал последние годы почти ничего, кроме обвинений»

В прошлом месяце, 12-го числа, скончался в Ницце граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Над могилой этого государственного деятеля, окруженного некогда беспримерною у нас популярностью, сумевшего в 16-месячный период своего управления, так сказать, оживить нашу жизнь, а умершего на чужбине, не слыхав последние свои годы почти ничего, кроме обвинений, — над этою могилой уместнее всего произнести христианское — мир человеку благоволения...

Та преобразовательная и общественно-приязненная идея, которой тогда явился представителем Лорис-Меликов, вовсе не была какою-то личною и произвольною его выдуманной, направленной к «упразднению правительства». Это было не что иное, как возвращение к началу царствования Александра II; это была та самая идея, из которой истекли освобождение крестьян, общественное самоуправление в земских учреждениях и самостоятельность судебной власти от бюрократии — в новом судопроизводстве. Это была та же идея, которая при начале царствования Александра I внушила ему учреждение министерств и Государственного совета, отмену тайной канцелярии, надежды на содействие лучших сил общества. И в то время, как в шестидесятые годы, как и в 1880 году, эта идея вносила в общество оживление, ставила перед ним яркую цель и вызывала к дружной работе для ее достижения. Страшное событие 1 марта нанесло удар и этим начинаниям.

Полонский Л.1 Внутреннее обозрение / / Русская мысль. 1889. Кн. 1. С. 170—171.

1 Полонский Леонид Александрович (1833—1906) — журналист, в 1870-х гг. вел внутреннее обозрение в «Вестнике Европы»; в 1880—1883 гг. издавал газету «Страна». Автор сборника «На досуге». Сотрудничал и в других изданиях.

«Нездоровая политическая атмосфера подействовала на него»

...Как и следовало ожидать, в биографических очерках, произведенных нашею «либеральною прессой», военная деятельность покойного, покрывшая его вполне заслуженною славой, отступает на второй план пред обрисовкою его как администратора и «замечательного государственного человека». Административная деятельность графа Михаила Тариеловича началась в трудную эпоху конца семидесятых и начала восьмидесятых годов. <...> Истинно русские люди в то время не сомневались, конечно, в исторической устойчивости и непоколебимости нашего государственного строя... Но политическая нездоровая атмосфера, в какую попал граф Лорис-Меликов в Петербурге, на первых же порах сильно подействовала на него, и он, быть может, вынужденно, отдался ее влиянию. Человек юга, с пылким характером, проведший большую часть своей жизни на поле брани, незнакомый с истинным смыслом красивых западных доктрин, он сразу очутился в новой, почти незнакомой ему обстановке и обаяние ее оказалось неотразимым. Он дал себя убедить той сентиментальной статистике, которая руководилась не сознанием действительных нужд минуты, а призрачными фантазиями о переустройстве всей России, сбившим в то время с толку не одного графа Лорис-Меликова.

Московские ведомости. 1888. 27 декабря. Подпись А.Ф.

«Способность привлекать к себе людей»

В Ницце [скончался] один из замечательнейших военных и государственных деятелей в России — граф МИХАИЛ ТАРИЕЛОВИЧ ЛОРИС-МЕЛИКОВ. Он родился в 1825 г., получил воспитание в школе гвардейских подпрапорщиков и в 1843 г. поступил на службу в Гродненский полк. Прослужив здесь четыре года, он, в 1847 г., в чине поручика переселился на Кавказ, по особым поручениям при князе Воронцове. С ноября 1847 г. по февраль 1848 г. Михаил Тариелович участвовал, почти ежедневно, в многочисленных действиях против горцев в Малой Чечне. Затем, в 1848 г. он принимал участие в целом ряде дел и особенно отличился в дагестанском отряде князя Аргутин-ского-Долгорукова. В этом же году получил за отличие чин ротмистра. Переходя от одного славного дела к другому, он успел приобрести громкое имя доблестного офицера кавказской армии, имя, наводившее страх на горцев. В мае 1855 г., уже в чине полковника, он вступил в Турцию, где разбил неприятеля близ Карса и Александ-рополя. В 1856 г., после окончания турецкой войны, произведен в генерал-майоры, в 1863 г. — в генерал-лейтенанты, в 1865 г. назначен генерал-адъютантом, ав 1875 г. — чин полного генерала. В последнюю турецкую кампанию, назначенный командующим отдельным самостоятельным корпусом, он оказался таким же выдающимся генералом, каким в свое время был офицером. Прославйли его битва при Аладжинских высотах и взятие Карса: в 1877 г. он получил ордена Георгия 2-й степени и Владимира 1-й степени с мечами, а в 1878 г. — графское достоинство. Благодаря доверию к графу местного населения и подрядчиков, он вел войну даже на неприятельской территории на кредитные деньги, чем доставил правительству несколько десятков миллионов сбережений. Отдыхая после кампании, граф в январе 1879 г. неожиданно получил назначение временно астраханского, саратовского и самарского генерал-губернатора, учрежденного ввиду возникших слухов о появлении в Ветлянке чумы. Слух о чуме напугал всю Европу, карантины могли убить торговлю Закавказья, нижней Волги, рыбопромышленность, Нижегородскую ярмарку. Другой человек стал бы эксплуатировать свою роль спасителя целого края. Граф, прибыв на место и убедившись, что все слухи об эпидемии преувеличены, немедленно представил о снятии исключительного положения и об уничтожении своего генерал-губернаторства. Эта быстрота и откровенность создали графу, известному до того времени только на Кавказе, огромную популярность в торговом и промышленном сословии всей России. Не успел он вернуться в Петербург с отчетом, как учреждение, после гнусного покушения Соловьева, временных генерал-губернаторов с политической целью искоренения нигилизма, вынудило его отправиться в Харьков в качестве временного генерал-губернатора шести губерний. Харьков радушно встретил графа Лорис-Меликова, и в течение целого года, хотя преследование нигилизма одинаково шло деятельно во всех южных губерниях, общественное мнение негодовало на покойного Тотлебена и восхваляло Лорис-Ме-ликова. Доступность, простота в обращении, ласковость графа располагали к нему массу. Он действительно имел способность привлекать к себе людей, его мягкие, вкрадчивые манеры, веселость очаровывали многих; женщины особенно легко подчинялись его влиянию, и надобно признаться, что женщины способствовали не мало его быстрому возвышению. В конце марта 1880 г., вместе с другими генерал-губернаторами граф Лорис-Меликов прибыл в Петербург с отчетом. Здесь, совершенно неожиданно и негаданно, в несколько дней получил он власть и значение, которым пользовались в России только герцог Бирон1 и граф Аракчеев2. Взрыв в Зимнем дворце, произведенный Халтуриным, в момент, когда вся Россия готовилась праздновать 25-летний юбилей императора Александра II, произвел положительную панику. Явилась мысль учредить диктатуру, способную дать нашему расшатанному административному организму единство и силу. Была образована Верховная распорядительная комиссия, во главе которой покойный государь поставил графа Лорис-Меликова. Верховенство графа представляет факт удивительный в истории: не было примера, чтобы диктатура с такими чрезвычайно широкими полномочиями была встречена с таким удовольствием публикою. Это было время какого-то юношеского, страстного, непонятного теперь увлечения. Покушение Млодецкого на жизнь графа Лорис-Меликова еще увеличило эту популярность. Как она была сильна, видно из того, что дело дошло до того, что беглые каторжники являлись с улицы и отдавали себя в руки графу: печать также никогда не чувствовала себя так свободно, как в это время. Эта пора диктатуры длилась с апреля до августа, пока граф, управлявший и III отделением, исходатайствовал уничтожение последнего и принял министерство внутренних дел. На этом посту, и продолжая играть роль первого министра, так как большинство прочих министров докладывало в его присутствии, он старался перейти к делу и осуществить некоторые задуманные им мероприятия: сенаторская ревизия (повлекшая к раскрытию расхищений башкирских земель), отмена соляного налога, прекращение выпуска кредитных билетов, комиссия о пересмотре закона о печати, более свободы в учебном деле — таковы были первые результаты управления графа. Более занимало его развитие самоуправления на широких началах. Весь этот план мог осуществиться лишь при полном единодушии в министерствах, но достигнуть этого было не легко. И в момент, когда идея о цельном кабинете готова была почти осуществиться, все рухнуло в катастрофе 1-го марта. Оказалось, что примирительная политика графа, и призыв общественных сил, и облегчение участи сотен молодых людей, сосланных в отдаленные края, и обещание крупных реформ — нигилизма не искоренили. Крамола шла своим чередом. Он сам, уже в отставке, заметил как-то: «Вот граф Толстой, хоть штатский, справился с нигилистами, а я и военный, да не мог». Но если мероприятия графа нигилизма не уничтожили, то только по незнанию и с злым умыслом повторяют, что небрежность графа была одною из причин 1-го марта. На деле никогда не шло так деятельно раскрытие нигилистической организации, никогда число захваченных и осужденных анархистов не было так велико, как именно при «диктатуре сердца». Известно, что и Желябов был арестован ранее 1-го марта. Затем, если в организации сыскной части оказались разные промахи, то они, конечно, к графу не относятся, так как ни в какой стране министр не может входить во все мелочи и заменять собою полицейских агентов. После 1 марта граф Лорис-Меликов не хотел или не мог понять, что той политике, которой он следовал, не было более места. Он пытался, однако, поддержать свою программу и даже влиял еще на некоторые назначения, но песня его была спета. Появление манифеста 27-го апреля, помимо участия графа, дало понять, что роль его сыграна, что доверие к его политике утрачено. Немедленно граф подал в отставку, которая и была принята; он готовился к такому исходу и в тот же день переехал с казенной квартиры, а затем отправился за границу. Последние годы он проводил почти постоянно в Ницце; отчасти вследствие расстроенного своего здоровья, отчасти вследствие того, что после того, как он занимал такое положение, ему неловко было разыгрывать перед публикою роль падшего величия. Он наезжал, впрочем, изредка в Петербург и, между прочим, принимал участие в обсуждении весьма важного вопроса о военной повинности на Кавказе.

Исторический вестник. 1889. Т. 35. № 2. С. 515—516.

1 Бирон Эрнст Иоганн (1690—1772) — граф, фаворит императрицы Анны Иоанновны, герцог Курляндский (с 1737 г.).

2 Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — государственный деятель, сторонник полицейского деспотизма. С 1808 г. — военный министр, с 1810 г. — председатель военного департамента Государственного совета.

«Во всем обязанный лишь самому себе»

...В графе Лорис-Меликове государство потеряло человека не только сильного ума, но и находчивого, живого, предусмотрительного, не теряющегося ни при каких обстоятельствах; это был характер твердый, в высшей степени подвижный и энергический, но в то же время не упрямый и грубый, не надменный и отталкивающий, но мягкий и чрезвычайно симпатичный. Его душе не были чужды горе, нужда, бедствия и страдания других, она была отзывчива ко всему этому, потому что давно и в жизни действительной познала все, а отсюда явилась та доступность, простота в обращении и общительность, которые привлекали к нему людей даже едва знавших его. «Вы, граф, — говорил один духовный оратор, обращаясь к нему с приветствием, — свою служебную деятельность, так сказать, освящаете особенною какою-то сердечностью, которая всех привлекает к вам, особенною теплотою, присущей человеческому сердцу любви, проявляющейся в законной, конечно, мере, даже в тех случаях, когда от вашего единого слова зависит решение участи преступного и рке осркденного человека». Достигнув всех наград и высокого служебного положения лишь благодаря неутомимым своим трудам, во всем обязанный лишь самому себе и своим заслугам, Михаил Тариелович умел отличать и ценить труд своих помощников. Таков нравственный облик графа Михаила Тариеловича Лорис-Мелико-ва, таковым же проявлялся он во всей его внешней деятельности, в его мероприятиях и поступках.

Кавказ. 1888. 16 декабря.

№ 88

БАТУМ ПРОЩАЕТСЯ С ЛОРИС-МЕЛИКОВЫМ

С раннего утра, в понедельник, 23 января, в Батуме было заметно большое оживление. Толпы народа прибывали на набережную, занимали места на крышах домов, на балконах и в окнах. Скоро по всей набережной, что называется, негде было яблоку упасть. Сюда же нача-

ли стягивать войска батумского гарнизона; на пристань прибыли батумский голова с гласными думы, много различных депутаций и других лиц. Около семи часов утра вдали на горизонте показался пароход французского общества Паке «Мингрелия», на котором находились останки покойного графа М.Т. Лорис-Меликова, перевезенные на этом пароходе прямым рейсом из Марселя. Погода стояла прекрасная, теплая. На небе не было ни облачка. Ровно в семь часов пароход «Мингрелия» уже вошел в батумскую бухту. Осыпанный венками и зеленью, гроб с телом покойного стоял на верхнем люке, убранном флагами. Сопровождали останки младший сын покойного графа корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка граф З.М. Лорис-Меликов и старый камердинер покойного. По прибытии парохода в бухту, на него отправился незадолго перед тем прибывший из Тифлиса в Батум А.И. Манташев, принявший на себя все хлопоты по перенесению останков с парохода на берег, в церковь и о дальнейшей доставке их в Тифлис, для погребения. В 9 часов утра на пароход прибыли многие из знакомых графа, для выражения соболезнования его сына.