145

терю его поста исполняющего обязанности шефа жандармов (после отставки А.Р. Дрентельна). Граф стремился держать своих потенциальных противников в непосредственной от себя близости.

Лорис-Меликов посчитал целесообразным выделить из ведомства Министерства внутренних дел департаменты почт, телеграфа и иностранных исповеданий, дабы «усиленный круг деятельности» министерства не оказался «слишком обширным». Однако в правящих кругах эту перемену восприняли как попытку ублаготворить неожиданно для него потерявшего пост министра внутренних дел Л.С. Макова372.

Что же побудило диктатора к этой решительной перемене своего статуса? Ведь еще в апреле он был озабочен расширением функций возглавляемой им комиссии. Намечая «государственные мероприятия», осуществление которых считал первостепенным, граф убеждал царя, что обсуждение их своевременности, как и возбуждение вопросов, с ними связанных, «должны входить в круг деятельности Верховной распорядительной комиссии»373. Судя по этому, ликвидация чрезвычайного органа не планировалась им в ближайшее время. Стоит учесть соображение, высказанное государственным секретарем Е.А. Перетцем, что диктатор «опасался усиления Валуева и Макова, которые, желая привлечь на свою сторону общественное мнение, отступили от прежней ретроградной своей политики и испросили разрешения государя заняться пересмотром, в либеральном духе, «Положения о земских учреждениях» и законов о печати»374. Вполне возможно, что побудивший Л.С. Макова заняться изменениями и дополнениями отдельных «Положений о земских учреждениях», Лорис-Меликов мог опасаться, что тот перехватит его инициативу. А выпускать из своих рук дело преобразований земства и печати диктатор не намеревался. И все же, если бы дело было только в соперничестве с Маковым и Валуевым, диктатор, наверное, сумел бы их обойти, не прибегая к столь серьезным структурным изменениям власти. Не сбрасывая со счета довод государственного секретаря, стоит поискать и другие, дополнительные объяснения предпринятым переменам.

Под маркой Верховной распорядительной комиссии Лорис-Мели-кову удалось провести в жизнь ряд важных мероприятий. Однако рамки чрезвычайного органа становились тесными для намеченных преобразований. Заслуживает внимания его довод, что комиссия

оказалась не совсем удачным инструментом для привлечения общественных сил к деятельности, в направлении «соответствующем государственному порядку»375. Думается, свою роль могло сыграть и сознание Лорис-Меликовым некоторой «пробуксовки» его деятельности. Осторожный и постепенный путь к преобразованиям, по объективным причинам не суливший скорых результатов, грозил охладить энтузиазм общества, сопровождавший назначение диктатора и его первые шаги. Возможно, некоторое угасание общественных надежд граф и почувствовал летом 1880 г. — спустя полгода после учреждения своей комиссии. Предпринятая акция явно оживляла веру в него как деятеля, ведущего страну в нужном направлении. Она свидетельствовала, что Лорис-Меликов был не только серьезным политиком и дипломатом, но и незаурядным психологом.

Общество возрадовалось ликвидации органа по борьбе с революционерами, хотя вряд ли кто верил, что она выполнила предназначенную ей роль. По меткому выражению М.Н. Каткова, «революция наша остается в тумане»376. И вряд ли кто из идейных противников московского публициста не согласился бы с этим. Многие либералы могли бы повторить вопрос, поставленный несколько позднее в рабочих тетрадях Ф.М. Достоевского: «...пресеклись ли убийства и преступления? Лорис-Меликов уничтожил ли злую волю?» Но все с облегчением приветствовали закрытие органа власти с его исключительными, надзаконными полномочиями.

Велико было ликование печати разных направлений по поводу ликвидации Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. Хотя многие понимали, что уничтожается лишь учреждение, а его функции остаются, как остается и вся налаженная жандармская практика с ее тайной агентурой, перлюстрацией, поощрением доносов и шпионства. И все же — такова роль символа в социальной психологии, каким стало Третье отделение, — большинству подданных империи казалось, что вместе с этим учреждением уходит все самое темное и гнетущее из русской жизни и начинается ее новая полоса.

В результате закрытия Верховной распорядительной комиссии, инициированного самим ее начальником, резко возрос авторитет Лорис-Меликова и в правительственных, и в общественных кругах: диктатор явил редчайший в истории империи случай добровольного отказа от, казалось бы, неограниченной власти. Возросло доверие к нему царя, который не часто сталкивался с подобным поступком на государственном поприще. В рескрипте М.Т. Лорис-Меликову Александр II, перечисляя все его заслуги по службе на Кавказе и на постах генерал-губернатора, заключал, что и во главе Верховной распорядительной комиссии граф оправдал царские ожидания. «Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным Мною путем, к умиротворению и спокойствию общества, — провозглашал Александр II, — Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезмерных мер, и ныне Россия может вновь спокойно вступить на путь мирного развития». За оказанные услуги Лорис-Меликов был пожалован кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного1 — высшим в империи.

Немногие тогда понимали, что, меняя статус, Лорис-Меликов власти своей не умаляет. Сосредоточив под своим главенством все жандармско-полицейские органы, он оставался всесильным. Особая и, казалось, нерушимая близость к императору делала его всемогущим. По сути, став министром внутренних дел, он остался диктатором. 377 378

10*

Глава четвертая МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

Спустя десять дней после указа о ликвидации Верховной распорядительной комиссии новоназначенный министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов отбывает в Крым, в числе сопровождающих Александра II лиц. Однако в царской свите у Михаила Тариеловича было особое положение. С царем, недавно овдовевшим и тайно обвенчавшимся с Екатериной Михайловной Долгорукой, ехала его новая семья (императрица Мария Александровна умерла в мае 1880 г., венчание с Долгорукой было в июле 1880 г.; позже, в декабре 1880 г., состоялось пожалование Долгорукой и потомству императора от нее титула светлейших князей Юрьевских. — Примеч. ред.). Сопровождавших рассадили в поезде так, чтобы они не могли проходить через царский вагон: не все были информированы о свершившемся в царской семье событии. Только граф А. В. Адлерберг, министр двора, и генерал-адъютант А.М. Рылеев, комендант главной императорской квартиры, бывшие свидетелями при бракосочетании, да Лорис-Меликов, посвященный в тайну морганатического брака, помещались со стороны женского вагона.

По прибытии в Симферополь царь с Долгорукой и с детьми, а также Адлерберг, Рылеев и Лорис-Меликов в экипажах направились в Ливадию, остальная свита продолжила путь до Севастополя поездом379. В свете этих фактов слова в рескрипте Лорис-Меликову об особом доверии к нему и неизменной благосклонности «искренне любящего и благодарного Александра» воспринимаются не только как дань придворному этикету и дворцовому регламенту380.

Пребывание в Ливадии послужило дальнейшему сближению Лорис-Меликова с царем. Беседы о делах текущих, о новых назначениях и перемещениях в государственном аппарате, о некоторых планах министра велись в непринркденной обстановке, продолжаясь порой за