Михаил, категорически отвергая обвинение в покушении, отказывался давать какие бы то ни было показания, пока его не ознакомят с материалом следствия. Когда это было сделано, он заявил, что в день покушения находился в Москве, и потребовал допросить ряд свидетелей, живущих в Москве. Опрощенные свидетели — студент. Василий Михайлов, Моравицкая, Пителева — подтвердили показания Фрунзе. Они заявили, что Фрунзе в эти дни был в Москве. Из Москвы вместе с Михайловым ездил в Химки к фельдшерице Пителевой, где плохо себя почувствовал и, заболев, остался у нее в квартире при больнице. В дни болезни к Фрунзе приходил доктор Иванов, который осмотрел Михаила и прописал ему лекарства.

Все эти показания, включая и новое заявление Быкова, говорили в пользу Фрунзе. Все же вечером 26 января 1909 года военный суд приговорил:

«Подсудимых Гусева и Фрунзе, по лишении всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение».

Михаил, обняв Гусева за плечи, спокойно выслушал приговор.

Фрунзе и Гусева перевели в камеру смертников. Перед этим к ним привели тюремного кузнеца, и тот заковал их в кандалы.

Это были годы, когда царские суды работали без устали. Революционеров тысячами бросали в тюрьмы, отправляли на каторгу. Камера смертников тоже всегда была полна. Здесь осужденные на казнь проводили свои последние дни.

Ни на одну секунду чувство страха не закрадывалось в душу Михаила. Он не изменил ни одной своей привычке. Сейчас же по прибытии к смертникам он потребовал, чтобы его сфотографировали: ему хотелось послать матери, Мавре Ефимовне, свой последний снимок. Это требование было исполнено. Затем он настоял на том, чтобы ему вернули все книги, которые были у него до суда. Начальник тюрьмы, услышав эту просьбу, заявил:

— Смертнику? Зачем ему книги? Пусть богу молится,— но отказать в просьбе не посмел.

Самыми тяжелыми и кошмарными были первые дни. За осужденными палачи приходили поздно ночью. Никто из смертников не знал заранее, за кем пришли. Осужденные не спали до утра, чутко прислушиваясь к стукам, шорохам, шагам.

«Это, — вспоминал позже Михаил Фрунзе, — трагические были часы. В это время на глазах у всех уводили вешать. От спокойных товарищей услышишь слово:

— Прощай, жизнь! Свобода, прощай!..

Потом заскрипят железные двери тюрьмы, и все стихнет...

Чья же очередь завтра ночью?.. Деревянное лицо смертника, стеклянные глаза, слабая поступь — вот и все».

Не спал ночи и Михаил. Он успокаивал товарищей, доведенных пыткой ожидания до крайнего отчаяния. Огромное самообладание Михаила благотворно действовало на осужденных. В камере смертников вдруг взрывалась бодрая революционная «Варшавянка». Эту песню очень любил Фрунзе.

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

И когда камера подхватывала слова припева, казалось, что стены дрожат под дружным и мощным напором голосов:

На бой кровавый, святой и правый,

Марш, марш вперед, рабочий народ!

Пытка ожиданием тянулась бесконечно. Днем смертники иногда затихали в тяжелой дреме. Ночью бодрствовали и ждали. Михаил попрежнему усердно занимался чтением. Тюремщики удивлялись его железной выдержке и стали говорить ему «вы» вместо обычных грубых окриков «эй, ты». Товарищи по камере спрашивали:

— Михаил, что это ты о себе не подумаешь, ведь повесят.

— Зачем же мне самому голову вешать, для этого царь палачей держит,— отвечал он с обычной усмешкой. — Времени у нас много, надо его использовать разумнее... Мы, конечно, простые люди, со слабостями, но врагу нельзя показывать эту слабость.

И снова проходили недели и месяцы. Наконец, поздней ночью 6 апреля 1909 года железная дверь камеры распахнулась:

— Фрунзе, в контору!

Это был обычный прием палачей, не желавших, чтобы заключенные, узнав о предстоящей казни, устраивали демонстрацию. Михаил встал, попрощался с каждым товарищем за руку, со многими крепко поцеловался. Выйдя из камеры в коридор тюрьмы, он громко, чтобы слышали заключенные других камер, крикнул:

— Товарищи! Меня ведут вешать. Прощайте, товарищи!

Теперь, когда все кончилось, когда он вышел из камеры смертников и не придется больше переживать часов мучительного ожидания, Михаил почувствовал себя спокойно. Он шел по коридору, провожаемый дружескими возгласами из всех камер:

— Прощай, Арсений! Прощай, Михаил! Смерть палачам! Долой царизм! Кровопийцы!

Михаила ввели в тюремную контору. Он только успел подумать: «Где же это будет?» — когда навстречу ему поднялся его адвокат.