Осенью 1915 года в Манзурку неожиданно нагрянула жандармерия. Начались обыски и аресты. Искали Михаила Фрунзе, но он, предупрежденный крестьянами, укрывался в селе Качуле, километрах в восьмидесяти от Манзурки. После, когда он вернулся в Манзурку, был тут же арестован и доставлен жандармами на станцию Оек. Еще по пути к станции Михаил убеждал арестованного вместе с ним ссыльного Кириллова бежать. В их беседе после принимал участие третий арестованный, Владимир.

— Решайся сейчас, завтра будет поздно, — говорил Кириллову Фрунзе.

— Не выдержу я. Сам пропаду и вас подведу, — шепотом отвечал Кириллов. От волнения он сильно закашлялся. — Бегите одни, мне уже немного осталось страдать.

Фрунзе и Владимир долго уговаривали Кириллова бежать вместе с ними, но Кириллов не соглашался. Он был серьезно болен и чувствовал, что даже удачный побег не спасет его.

— Вот что, Михаил, — сказал он, — бегите одни. На утренней перекличке я за тебя отвечу, а за Владимира уговорю ответить моего товарища.

Михаил и Владимир крепко пожали руку Кириллова. Поздней ночью, по дороге от станции к Оекской тюрьме, они бежали. Вплотную к станции подходила могучая и бесконечная тайга. Они бежали через тайгу к озеру Байкал и дальше — опять в тайгу.

Утром при посадке арестантов на подводы была произведена перекличка. Кириллов ответил за Фрунзе. Его товарищ—за Владимира. Побег обнаружился только в Иркутской тюрьме, когда стали сверять приметы Фрунзе с приметами Кириллова.

В тайге

У Байкала Фрунзе и Владимир встретили старого рыбака.

Он ни о чем не спрашивал их, молча кивнул головой на лодку. Когда ссыльные прыгнули в нее, рыбак все так же молча оттолкнулся от каменистого берега. Это был еще крепкий старик с угрюмым взглядом, сверкавшим из-под густых и жестких седых бровей. Суровая жизнь таежника и рыбака научила его молчанию. Скольких он перевез за свою жизнь на другой берег Байкала! Ловко развернув свою ладью, рыбак пустил ее в расщелину между высоких, как скалы, черных камней у другого берега.

— Ни человек, ни птица не разыщут вас теперь. Идите ночью по Полярной звезде, а днем в ту сторону, где солнце восходит, — и он впервые улыбнулся.

Беглецы уже выбрались на прибрежные камни, когда их снова остановил голос сурового старика:

— Куда чорт понес вас, вертайтесь!

Он держал в руке большую буханку хлеба и связку сухих омулей.

— Вот на первое время, — сказал он.

...Михаил и Владимир лежали на траве, покрытой крошевом перегнивших веток. В изодранной одежде, с изможденными лицами, они казались выходцами с того света. Давно кончились припасы, которые дал им старик, а тайга, все такая же дремучая и бесконечная, окружала их со всех сторон. Третий день питаются они диким луком, кислицей, ягодами.

— Миша, — вдруг тихо сказал Владимир.— Миша, я больше не могу. Понимаешь, не могу. Сил нет. Не встану.

— Это тебе только кажется. Отдохнем немного и в путь. Скоро должны выйти на тракт. Тайга кончится, людей встретим.

— Не могу, сил нет.

Отдохнув, они, пошатываясь, тихо брели по тайге. Был полдень, но высокие кроны деревьев не пропускали в тайгу лучей солнца. Внизу — полумрак. Воздух сырой и прохладный. Закричала вспугнутая птица. Забилась где-то высоко, в ветках, и захлопала крыльями.

— Фазан, — прислушиваясь к шуму, сказал Михаил.— Эх, фазан, глупая, недогадливая птица. То на

7*

99

земле сидит, руками бери, а то заберется к чорту ввысь, не видать даже.

Пробовал швырять сухими корягами в белок. Те, словно посмеиваясь и любопытствуя, подпускали Михаила близко-близко. Когда ему казалось, что «охота» удалась, белка прыгала и пропадала в глуши.

Этой ночыо они не разведут костра. Кончились спички. Все кончилось, все истощилось: пища, силы и терпение. Только лес, только страшная тайга вокруг. Владимир все чаще и чаще падает, останавливается. Идти ему трудно. Кружится голова, ноги избиты и изодраны в кровь. Каждое движение, каждый шаг — это мука, невыносимая, нестерпимая...

— ...И так шли тысячи людей. Через пустыни безводные, через горы крутые. Преодолевали одни опасности, им навстречу появлялись другие. Но люди шли, ничто не останавливало их. Азия, сколько величайших чудес человеческих помнишь ты! Одни полководцы умирали, на смену им приходили новые. Был железный хромец Тимур. Ты слышишь, Владимир? Я говорю, был железный хромец Тимур. Много зла принес он людям в своем стремлении подчинить себе мир. Но Тимур — великий полководец, нельзя не удивляться ловкости и хитрости его ума. А переход русских солдат через Альпы в Швейцарии... .Шли голодные и холодные, обманутые союзниками. Шли и одерживали замечательные победы. Этот поход совершили суворовские чудо-богатыри. Они изумили весь мир... Владимир? Открой глаза! Нельзя идти с закрытыми глазами. Хочешь полежать? Ну, ложись!

Михаил свалился около своего обессилевшего спутника и молчал. Бледный, с острыми выдававшимися скулами и с темными, ввалившимися глазницами. Хотелось самому лечь на землю, вытянуть ноги и заснуть. К горлу подступала тошнота, кружилась голова. Но он не сдавался. Прочь слабость!

— Ну, друг, вставай, — поднимает он товарища.— Вечереет, должно быть, сыровато стало. Вставай, осталось идти чуть-чуть!

Владимир молчит, он в забытьи. Михаил сильно встряхнул его. Владимир прошептал что-то неслышное. Михаил склонился ухом к его губам: