Турецкий вал длиной в 9 километров и высотой до 20 метров был буквально весь забит орудиями и пулеметами. Перед валом широкий ров глубиной 15 метров. Многочисленные ряды проволочных заграждений, с заложенными в них фугасами, покрывали ров и подступы к валу. Перед валом, за рвом, открывалась гладкая степь. Спуск в ров и подъем на вал почти отвесные; местами от дна рва до вершины вала сохранились каменные стены. Взять Турецкий вал в лоб, штурмом, немыслимо — такое заключение дали врангелевские и иностранные генералы, осматривавшие укрепления. В 25—30 километрах за Турецким валом белыё создали вторую полосу укреплений — Юшуньские позиции — линии окопов, густо опоясанные колючей проволокой. Белые предусмотрительно укрепили и Литовский полуостров, опасаясь захода красных во фланг Перекопу и Юшуию.

Другая группа сильных укреплений закрывала проходы через Чонгарский полуостров. Два моста — железнодорожный и деревянный, связывавшие Северную Таврию с Крымом через Чонгар, были сожжены белыми. И здесь французские инженеры построили блиндажи, лисьи норы, шесть линий укреплений. Перед каждой линией три — четыре ряда колючей проволоки. На бетонных площадках установлены крепостные орудия, привезенные из Севастополя.

Вернувшись после осмотра системы укреплений крымских перешейков, генерал Врангель выступил на совещании в Севастополе и заявил:

— Русская (т. е. белая — С. С.) армия спокойно перезимует в Крыму, за зиму оправится и окрепнет, а весной перейдет в решительное наступление.

М. В. Фрунзе готовился к штурму Крымских укреплений с тем, чтобы нанести врагу окончательный удар. Успех предстоящей операции зависел от находчивости, смелости войск, от ума и решительности командующего. М. В. Фрунзе чувствовал огромную ответственность перед Родиной, перед партией. Врангелю нельзя было давать передышки ни на один день. Каждый потерянный час усиливал белую армию и, наоборот, истощал силы молодой

Советской республики. Начались холода, а красные армии разуты и раздеты. Не хватало продовольствия...

«Части войск, особенно 30, 51, 52 и 15-я дивизии, находятся все время под открытым небом, — телеграфирует Фрунзе Ленину,— без возможности согреться и при крайне недостаточном обмундировании. Особенно плохо с обувью, которая за дни быстрых маршей страшно истрепалась. Несмотря на все это, настроение частей бодрое и уверенное».

Несколько ночей Фрунзе просидел над картами фронта. Планировался удар по Арабатской Стрелке *, по которой в 1732 году фельдмаршал П. П. Ласси вышел в тыл укрепившемуся у Перекопа крымскому хану и разбил его. Но удар через Арабатскую Стрелку должен быть поддержан флотом, а флота у Фрунзе не было. Находящиеся в Азовском море корабли Антанты держали под обстрелом узенькую полоску Арабатской Стрелки. Следовало искать новых путей для прорыва. И Фрунзе пришел к окончательному решению: одновременно атаковать Турецкий вал, Чонгарские укрепления и, через Сиваш, Литовский полуостров. На всех трех направлениях наступление надо было провести с позиций, открытых ураганному огню противника. Только безграничная вера в мужество красных бойцов убеждала Фрунзе в правильности поставленной им задачи.

Неожиданно ударили морозы. Температура упала до 10—12 градусов ниже нуля. Красноармейцы в летних гимнастерках, многие в порванных сапогах приплясывали на месте-, чтобы не застыть. Разводить костры было нельзя. Противник открывал по каждой цели убийственный артиллерийский огонь. Нельзя было и курить, особенно ночью. Но табака и папирос все равно не было. Бойцы мечтали о «крымском душистом табаке».

— Вот ужо доберемся, покурим, — говорил рябой донецкий шахтер Свиридов. — Ну и табачок, доложу вам, — сплошная роза! Мягкий, в горле как бархатом водит.

— Довольно тебе, не терзай, — угрюмо оборвал его туляк Чумкин. — И холод и курить хочется, так бы и попер 13

туда через этот чортов Сиваш, — махнул он в сторону по*

дернутого туманом Гнилого моря.

— И это может статься, — сказал балтийский моряк Остапчук.— Будет приказ товарища Фрунзе — и пойдешь. Беляки окопались так, что к ним или по воздуху или под водой надо идти, иначе не прорвешься.

— Ротный был у Перекопа, говорит, что там еще хуже, — сказал Свиридов. — Поперек перешейка Турецкий вал; перед ним овраг или ров глубокий. С вала бьют орудия прямой наводкой и пулеметы. А перед рвом и во рву проволочные заграждения — рядов пятнадцать.

По берегу Сиваша прошла группа командиров. Они внимательно осматривали подходы к воде, длинными шестами измеряли глубину топких мест. В степи показался легковой автомобиль. Он остановился невдалеке от берега.

— Фрунзе! Главнокомандующий! — пронеслось по рядам бойцов.

Михаил Васильевич вылез из автомобиля. От бессонных ночей лицо его осунулось и потемнело. Поздоровавшись с бойцами, он подошел к берегу залива; подняв к глазам бинокль, долго рассматривал еле видный в тумане берег Литовского полуострова. Там изредка вспыхивали огоньки орудийных выстрелов. Снаряды перелетали высоко через головы и падали где-то далеко за Строга-новкой.

— Бодрствуют, — сказал Фрунзе. Он направился в Строгановку, где находился штаб 15-й дивизии.

— Надо, товарищи, готовиться к переходу через Сиваш,— выслушав рапорт, приступил он к делу. — Разыщите проводников, знающих броды! Нужно припасти веревки, доски, солому.

Сиваш — залив Азовского моря. Соединяясь у Арабат-ской Стрелки узким проливом с морем, Сиваш тянется до Перекопа. Поверхность его занимает около двух с половиной тысяч квадратных километров. Но залив мелководен, изрезан песчаными наносами и отмелями, из-за этого вода в нем застаивается и издает гнилостный запах, оттого Сиваш и называют Гнилым морем.