Шрифт:
Она способствовала популярности Распутина, а потом сама находила поддержку в его влиянии. Николай II охладел к ней после совместной .поездки в Крым, где Вырубова, очевидно, хватила через край и успела надоесть ... Александра Федоровна в глубине души ее ненавидела, но боролась с этой ненавистью, не рискуя вызвать недовольство святого «старца». Царю и царице, в сущности, она была ненужна. Только связью с Распутиным, с которым Вырубова открыто, публично «богоугодни-чала», можно объяснить ее неустранимое влияние при дворе.
Александра Федоровна знала об измене мужа. Ее рассудительность доходила до того, что даже
1 Белецкий в своих воспоминаниях о Распутине дает такую прёувёличенную оценку роли Вырубовой, оставляя совершенно в тени царицу (см. «Былое», кн. 20 и 21).
в этом щекотливом и болезненном для самолюбия женщины вопросе она не нарушала системы воздействия на царя. Роль советницы и тут осталась за ней. Откровенные рассуждения царицы на тему об отношениях Вырубовой к мужу и, наоборот, Николая к Вырубовой поражают своей противоестественностью. Цинизм, атрофия нравственного возмущения, последняя степень равнодушия к своему собственному достоинству, — только этими причинами можно было бы объяснить поведение царицы. Но приговор должен быть иной: в основе лежала все та же навязчивая идея нерушимой связи с царем, мания одиночества, которая сковала все ее движения, и мистический ужас предопределения.
Она осторожно перебирает тему о Вырубовой и, если выступает с критикой против нее, то делает это так, чтобы не задеть самолюбия Николая II. Ни слова упрека ни одного выпада по его адресу. Она продолжает дружеские отношения с Вырубо-вюй, заботливо ухаживает за ней во время болезни (Вырубова при железнодорожной катастрофе сломала ногу) и хладнокровно советует мужу способ разрыва с ней.
«Если мы теперь не будем тверды, у нас будут истории и любовные сцены и скандалы, как в Крыму», — предупреждает она Николая II.
«Когда ты вернешься, она тебе будет рассказывать, как страшно она страдала без тебя. Будь мил и тверд... не позволяй ей наступать на ногу Ее всегда нужно обливать холодной во,л|6й»
И здесь заботы о твердости характера самодержца излагаются с такой же методичностью, как будто речь идет о -назначении или смещении министра. И здесь Николай И избегает открыто действовать, предпочитая уклончивость и лукавство.
Александра Федоровна не была уверена в том, что царь остыл и не дорожит больше связью с Вырубовой, которая, видимо, настойчиво продолжала добиваться сношений с ним. Одно время Вырубова даже собиралась -последовать за царем в действующую армию. Вообще, куртизанка испытывала свое влияние и вела себя, как равная, не унижаясь и не угодничая льстиво. Она совмещала в своем лице три функции: любовницы царя, подруги царицы и, главное, «сестры во плоти» Григория Распутина. С желанием «Ани» волей-неволей приходилось считаться. «Аня хочет перемены в действующей армии», — это звучит почти законом в устах Александры Федоровны. «Аня» капризничает, нервничает, требует к себе внимания, и царица покорно подчиняется этому, осторожно намекая на свое недовольство. «Аня думает, что мой долг ее посещать, и потому она часто вовсе моих посещений не ценит, между тем как другие благодарят за каждую секунду, что я им отдаю» ...
«Мы — друзья, я ее очень люблю и всегда буду любить, но что-то пропало, разорвана связь ее поведением к нам обоим. Она никогда не будет так близко ко мне, как была... В конце концов, мне тяжелее приходится, чем ей. Она с этим не согласна, так как ты будто бы для нее все, а у меня есть дети» ... В этих словах Александры Федоровны скрыта жалоба на раздел сферы влияния. Очень редко в ней пробуждалось чувстцр соперницы, и тогда она с чисто женской щепетильностью исследует 'внешность обольстительницы.
«Она только и говорит о том, как она исхудала, хотя я нахожу, что ее живот и ноги колоссальны (и крайне неаппетитны). Ее лицо розовое, ее щеки менее толсты, под глазами тени»... Но быстро меняется тон критики, и вновь Александра Федоровна усваивает спокойствие резонера.
«Я знаю, что она меня гораздо меньше любит, чем прежде, и у нее все сосредоточено в ее собственной личности и в тебе. Будем осторожны, когда ты вернешься» ...
Помощь, содействие, опека ... Всюду, куда ни шагнул бы самодержец, его августейшая супруга с ним ... Пусть это будет ставка верховного командования, зал заседания министров, служба в церкви или спальня фаворитки ...
VI.
Много препятствий преодолевала Александра Федоровна, утверждая свое влияние. Обходными путями шла она к цели; не всегда можно было открыто выразить свое подлинное намерение или раскрыть свою настоящую природу. То в выпуклом, то в вогнутом зеркале отражалась ее душа. И в том и в другом случае характеристика была бы ложная. О многих свойствах ее приходится судить условно. Не мало черт было искусно замаскировано притворством поведения и лживой словесной формулой.
Царица афишировала свою любовь к России. «Ты знаешь, как я люблю твою страну, которая стала моей», — не уставала она говорить своему супругу. Эту аффектированную любовь надо было примирить с неподдельной привязанностью к Германии, которая, конечно, занимала более значительное место в сердце Гессенской принцессы. Особенно остро ощущалось противоречие во время войны. Царица должна была молча, если не сочувственно, относиться к борьбе с «.немецким засильем», ставшей официальным штампом патриотической благонадежности. Ни одним мускулом своего лица нельзя было выразить сомнения в «немецких зверствах», которые, с легкой руки квасных шовинистов и продажных писак, сделались монопольным пороком одних только германцев. Она открыто возмущалась немцами или восхваляла доблесть и милосердие русских войск, мечтала вслух, обязательно вслух, о гибели немецкого флота и пела дифирамбы войне, которая, по ее мнению, «подняла дух, очистила много застоявшихся умов, объединила чувства»
Но одновременно с этим она все делает для того, чтобы облегчить участь «несчастной Германии», окруженной со всех сторон врагами. У царицы есть одно могущественное средство, которое надо лишь умело направить, это — воля самодержца. Этим средством она владеет, и нет такой силы, которая могла бы ей помешать.
Война продолжалась ... Если бы от царицы зависело, она бы прекратила войну сразу. Исподволь она приучала Николая II к мысли, что кровопролитие пора остановить. Взрыв «человеколюбия» заставлял ее произносить чуждые ее природе сентиментальные слова о мире и утешении, о том, что ненависть должна прекратиться на земле и тогда расцветет краса и покой «возлюбленной» России. Увы, чувствительности хватало ненадолго. Спустя несколько минут, она забывает о том, что «птички поют что природа воскресает и хвалит господа», и со всей мстительностью обрушиваётся на ненавистного Гучкова, злого гения войны. «Ах, неужели нельзя было повесить Гучкова», — скорбит ее «человеколюбивая» душа. Узнав, что Гучков собирается ехать с депутацией к царю, она втайне мечтает о железнодорожной катастрофе, надеясь таким путем отделаться от него. Поставьте ее на место стрелочника, и она, не задумавшись, бросит под откос поезд с сотнями человеческих жизней, лишь бы погубить одного врага. Какой зловещий орнамент для христианского смирения царицы!