Его великие стихи, его блестящие очерки отвергали так часто, что даже он сам утратил всякую любовь к ним. По предложению издателя, который отнесся к нему чуточку добрее прочих, он, принуждаемый необходимостью, писал небольшие, менее претенциозные вещицы. Он брался за них с горьким разочарованием, считая не более чем средством заработка. Своей фамилией он их не подписывал – под ними значилась подпись: «Астон-Роуэн». Так называлась деревушка в Оксфордшире, где он родился. Выбор был сделан случайно, это название годилось ничуть не хуже любого другого. Постепенно эта работа начала ему нравиться. В рассказы он превращал случайные эпизоды и людей, которых встречал, комедии и трагедии повседневности, в окружении которых жил, чувства, которые испытывал, а когда после их публикации в журнале издатель выразил готовность издать эти рассказы отдельной книгой, в нем возродилась надежда.

Но прожила она недолго. Немногочисленные дошедшие до него отзывы не содержали ничего, кроме насмешек. Ему не нашлось места даже в рядах литературных поденщиков!

В то время он жил в Париже, на шумной и смердящей улочке, начинающейся от набережной Сен-Мишель. С думой о Чаттертоне он подолгу простаивал на мостах, глядя вниз, на реку и утонувшие в ней огни, мерцающие в воде.

А потом однажды ему переслали письмо, отправленное на адрес издателя его единственной книги. Письмо было подписано только именем – Сильвия, – обратного адреса не значилось. Мэтью осмотрел конверт и увидел на штемпеле надпись «Лондон, юго-восток».

Такое письмо мог бы написать ребенок. У преуспевающего, сытого гения, знакомого с подобными посланиями, оно вызвало бы улыбку. Но отчаявшемуся Мэтью принесло исцеление. Сильвия нашла его книгу в пустом железнодорожном вагоне, и нравственные принципы не помешали ей унести чужую вещь с собой. На некоторое время книга была забыта, а потом, по чистейшей случайности, вновь попалась Сильвии под руку. Она полагала, что некий дух-скиталец – вероятно, дух того, кто хорошо знал, что значит быть одиноким, тосковать и почти сдаться, – осуществил весь этот маневр. Сильвии показалось, будто кто-то протянул ей в темноте сильную и бережную руку. Ей больше не казалось, что у нее нет друзей и т. п.

Мэтью помнил, что в книге упоминался журнал, в котором были впервые опубликованы его очерки. Сильвия не могла этого не заметить. Значит, он сможет ответить ей. Он придвинул стул к шаткому столу и писал всю ночь.

Долго думать ему не понадобилось. Слова приходили сами собой, впервые за долгое время он не боялся неприятия. Он писал главным образом о себе и немного – о ней, но почти всем, кто читал его спустя два месяца, казалось, что это написано о них. Издатель поблагодарил его очаровательным письмом, но в то время Мэтью беспокоило лишь одно: увидит ли его ответ Сильвия. Две недели он провел в тревоге, а потом получил от нее второе письмо. Оно оказалось более взрослым, чем первое. Она поняла, о чем говорится в рассказе, и ее слова благодарности вызвали у него почти такой же прилив удовольствия, с каким она читала его в журнале. Она призналась, что очень дорожила бы дружбой с ним, но еще больше радости ей доставляла мысль, что он нуждается в ней, что и ей есть чем поделиться. Как он и хотел, она писала о своих подлинных мыслях и чувствах. Сознание, что они никогда не встретятся, придавало ей смелости. Они станут товарищами лишь в стране грез.

Так начался удивительный роман Сильвии и Астона-Роуэна, и поскольку менять псевдоним было уже поздно, пришлось смириться с ним. Рассказы, стихи и очерки с тех пор появлялись в печати один за другим. Одно за другим к Мэтью приходили письма, которых он с такой тревогой ждал. Письма становились все увлекательнее и полезнее. Теперь их писала на диво разумная, мыслящая женщина широких взглядов, наделенная проницательностью и точностью суждений. Редкими похвалами в них стоило дорожить. Зачастую письма содержали только критику, умеренную симпатией и смягченную шутливостью. О своих бедах, невзгодах и опасениях Сильвия писала все реже и реже, и то лишь тогда, когда они оставались в прошлом, а она могла посмеяться над ними. Тончайшей лестью в его адрес прозвучал намек, что это Мэтью научил ее не уделять всему перечисленному лишнего внимания. Какими бы интимными и откровенными ни были ее письма, любопытно, что ему никак не удавалось вывести из них хоть сколько-нибудь отчетливый образ автора.

Смелая, добрая, нежная женщина. Самоотверженная и незлопамятная. Разносторонняя, способная радоваться и смеяться, а временами и просто веселая. Но отнюдь не идеальная. Чувствовалось, что у нее бывают вспышки гнева, что ее поступки порой неблагоразумны, а язычку присуща излишняя острота. Милая, спокойная, любящая женщина, но все-таки женщина: не стоило об этом забывать. Такой образ сложился у него при чтении писем. Однако он по-прежнему не знал, какие у нее глаза и волосы, какие губы, голос, смех и улыбка, руки и ноги.

Весной на Аляске, куда Мэтью отправился собирать материал для работы, он получил от нее последнее письмо. В то время никто из них еще не знал, что оно станет последним. В постскриптуме она извещала Мэтью, что покидает Лондон и в следующую субботу отплывает в Нью-Йорк, где намерена поселиться.

Он встревожил Мэтью, этот постскриптум. Долгое время он не мог понять почему. И вдруг среди бесконечных снежных пустошей его осенила догадка: Сильвия из писем – живая женщина! Она способна путешествовать, как он предположил, с сундуком, а то и с двумя-тремя, с кучей свертков. Способна покупать билеты, подниматься по трапу, ходить по палубе пошатываясь и, возможно, чувствуя легкий приступ морской болезни. Все годы, которые он прожил в ее стране грез, он и не подозревал, что мисс Некто каждое утро стоит перед зеркалом с горстью шпилек во рту. Прежде он никогда не думал, что ей приходится заниматься подобными вещами, и был потрясен. Он не мог отделаться от мысли, что с ее стороны это бестактно – оживать вот так внезапно, когда ее об этом никто не просил.

Он пытался справиться с новыми представлениями о ней и почти уже простил ее, когда новая мысль, еще более удивительная догадка обеспокоила его. Если Сильвия и вправду живая, почему бы ему не увидеться с ней и не поговорить? Пока она пряталась в своем тайном святилище, расположенном где-то в туманных закоулках на юго-востоке Лондона, он довольствовался ее письмами. Но теперь-то она переехала, теперь она не просто незнакомый голос, а женщина! Да, было бы любопытно увидеть, что она собой представляет. Он вообразил себе церемонию знакомства: «Мисс Некто, позвольте представить вам мистера Мэтью Поула». Она и не догадается, что он и есть Астон-Роуэн. Если она окажется молодой, красивой, полностью соответствующей его вкусам, Мэтью объяснит, кто он такой. Как она изумится, как обрадуется!