Сначала слова выходили с запинкой. Супруг, как настоящий мужчина, покинул ее в самый трудный час и принялся теребить дверную ручку. Суровый взгляд преподобного Крэклторпа, вместо того чтобы охладить пыл миссис Пенникуп, раззадоривал еще больше. Она ринулась в бой. Святой отец должен ее выслушать. Она заставит его понять ее добрые чувства к нему, даже если придется схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. По истечении пяти минут преподобный Огастес Крэклторп, сам того не зная, принял довольный вид. По истечении еще пяти минут миссис Пенникуп остановилась – не потому, что ей не хватало слов, а потому, что не хватало дыхания. Преподобный Огастес Крэклторп ответил голосом, который, к его собственному удивлению, дрожал от волнения. Миссис Пенникуп осложнила его задачу. Он собирался покинуть Уичвуд-он-зе-Хит без сожалений. Теперь он знал, что вопреки всему один представитель паствы понимает его (поскольку миссис Пенникуп доказала ему, что понимает его и сочувствует ему), знал, что по крайней мере одно сердце – сердце миссис Пенникуп – потянулось к нему. Благодатное облегчение, которого он так ждал, вдруг превратилось в бесконечную печаль.

Мистер Пенникуп, вдохновленный красноречием жены, добавил пару нерешительных слов от себя. По словам миссис Пенникуп, он всегда считал преподобного Огастеса Крэклторпа викарием своей мечты, но разногласия все же возникали самым непостижимым образом. Преподобный Огастес Крэклторп, судя по всему, всегда втайне уважал мистера Пенникупа. Если хоть когда-то его высказывания могли создать обратное впечатление, вероятно, причиной тому служила бедность нашего языка, не позволяющая передавать едва уловимую разницу в значениях.

Затем последовало приглашение на чай. Мисс Крэклторп, сестру преподобного Огастеса, леди, поразительно похожую на брата во всех отношениях и отличавшуюся от него только тем, что он был чисто выбрит, а у нее пробивались небольшие усики, попросили накрыть на стол. Визит закончился на том, что миссис Пенникуп вспомнила, что сегодня вечером Вильгельмина должна была принять горячую ванну.

– Я сказала больше, чем собиралась, – призналась миссис Пенникуп супругу по пути домой, – но он меня разозлил.

Слухи о визите Пенникупов разлетелись по всему приходу. Другие леди сочли своим долгом показать миссис Пенникуп, что она не единственная христианка в Уичвуд-он-зе-Хит. Миссис Пенникуп, как опасались многие, возомнит о себе невесть что после этого события. Преподобный Огастес с простительной гордостью повторял кое-что из сказанного миссис Пенникуп. Миссис Пенникуп и не воображала себя единственным человеком в Уичвуд-он-зе-Хит, способной на великодушие, которое ничего не стоит. Другие леди тоже умели сочинять ничего не стоящие цветистые фразы, и даже лучше ее. Супругов, облаченных в праздничную одежду и тщательно отрепетировавших свою партию, приводили и ставили в почти бесконечную процессию безутешных прихожан, которые колотили в дверь дома священника при церкви Святого апостола Иуды. Между утром четверга и ночью субботы преподобный Огастес, к собственному изумлению, пришел к выводу, что пять шестых прихожан любили его с самого начала и до сих пор просто не имели возможности выразить свои истинные чувства.

Наступило богатое событиями воскресенье. Преподобный Огастес Крэклторп был так занят, выслушивая сожаления по поводу своего отъезда, заверения в уважении, которое до сих пор от него скрывалось, объяснения мнимых грубостей, на деле являвшихся признаками исполненного любви расположения, что у него не осталось времени подумать о других делах. До тех пор, пока святой отец не вошел в ризницу без пятнадцати одиннадцать, он и не вспоминал о своей прощальной проповеди. Это не давало ему покоя на протяжении всей службы. Выступить с ней после открытий последних трех дней было просто невозможно. Такую проповедь Моисей мог бы прочесть фараону в воскресенье, предшествовавшее исходу евреев из Египта. Расстраивать ею свою паству из обожателей, убитых горем, оплакивающих его отъезд, было бы бесчеловечно. Преподобный Огастес попытался придумать, какие части проповеди можно выбрать и изменить, но таких не оказалось. С начала и до конца в ней не нашлось ни одной фразы, которой при всем желании можно было придать приятное звучание.

Преподобный Огастес Крэклторп медленно поднялся на кафедру, не представляя, что будет говорить. Солнечные лучи упали на обращенные к нему лица людей, заполнивших всю церковь. Такую счастливую, такую жизнерадостную паству преподобный Огастес Крэклторп ни разу еще не видел в своем приходе. Он почувствовал, что ему не хочется покидать этих людей. Разве можно было сомневаться в том, что они не желали его отъезда? Только если рассматривать их как сборище самых бесстыдных лицемеров, которые когда-либо собирались вместе под одной крышей. Преподобный Огастес Крэклторп отмахнулся от мимолетного подозрения как от порочного, свернул аккуратную рукопись, лежавшую перед ним на кафедре, и убрал ее. Прощальная проповедь больше ему не требовалась. Достигнутые договоренности легко менялись. Преподобный Огастес Крэклторп впервые заговорил с кафедры экспромтом.

Святой отец желал признать, что заблуждался. Наивно полагаясь в своих суждениях на свидетельства пары человек, имена которых упоминать не обязательно (эти члены паствы, как он надеялся, однажды пожалеют о своих опрометчивых поступках – они тоже его братья, и их надо простить), он пришел к выводу, что прихожане церкви Святого апостола Иуды в Уичвуд-он-зе-Хит невзлюбили его как личность. Он желал публично извиниться за свою невольную несправедливость. Теперь он из их собственных уст услышал, что на них возвели напраслину. До сих пор ему казалось, что они жаждали его отъезда, однако теперь стало очевидно: его уход принесет им великую печаль. Теперь, когда святой отец знал об уважении – быть может, следует даже сказать: благоговении, – с которым большинство представителей паствы относилось к нему, хотя узнал это лишь недавно, он понял, что сумеет помочь их душам. Оставить паству столь преданную может только недостойный пастырь. Не прекращавшийся поток сожалений по поводу его отъезда последние четыре дня заставил святого отца остановиться и обдумать происходящее. Он останется с ними, но при одном условии. По морю тел внизу пробежало движение, которое зритель более наблюдательный мог бы сравнить с судорожным цеплянием утопающего за случайно проплывавшую мимо соломинку. Но преподобный Огастес Крэклторп был погружен в мысли о самом себе.

Приход большой, а он не молодел. Пусть эти люди предоставят ему мыслящего и энергичного викария. Кое-кто был у него на примете – близкий родственник, который за небольшое жалованье, скромное настолько, что даже не стоит о нем упоминать, согласится занять эту должность. Кафедра не подходящее место для обсуждения подобных вопросов, но после службы святой отец будет счастлив поговорить в ризнице с теми прихожанами, которые решат остаться.

Во время исполнения гимна большинство присутствующих волновал один вопрос: сколько времени им потребуется, чтобы выбраться из церкви? До сих пор теплилась надежда, что преподобный Огастес Крэклторп, не обретя викария, сочтет подобающим своему достоинству покинуть приход, щедрый на сантименты, но удивительно скупой, когда дело доходило до денег в карманах.