Успокоившись, наконец, Валя долго молчала. Она сидела, обрывая сухие метелки трав, потом сказала:

— Вот ты любишь… Тебя любит кто-то. Он думает о тебе, ждет, наверное… Как хорошо и просто иной раз счастье складывается.

— Складывается… — медленно повторила Таня. Если бы знать, как его сложить…

— Ну посоветуй мне, Таня, скажи, ну что делать? Ты не подумай, что я про то, свое спрашиваю. Что мне с собой-то делать?

— В таких делах советовать трудно… Ты помнишь слова Павла Корчагина? «Я держу себя в кулаке и знаю, если он разожмется, произойдет несчастье…» А как ему было трудно! Он и мне помог. Знаешь, было когда-то так, что передо мной стало совсем, совсем темно. Ни дороги, ни жизни… А потом… я пошла к станку, подручной. И так трудно, трудно было, просто не передать… — Таня замолчала и вдруг подняла руку, показывая вверх. — Смотри, смотри, ястреб! Как он красиво летит!

Над Еланью на неподвижных распластанных крыльях плыл ястреб. В светлом небе он казался почти черным.

— Я который раз его вижу, — сказала Таня, — все сюда летает.

Ястреб покружился над берегом и полетел на ту сторону, к соснам. Девушки проводили его глазами. Разговор больше не получался. Грохнули три выстрела один за другим — теперь много ближе. Таня поднялась.

— Пойдем, Валя, встретим охотников, — предложила она.

Валя молча согласилась. С берега они вышли на дорогу, ведущую к вырубке. Вдали показался лес. К лесу вела неширокая извилистая дорога, прорезанная глубокими колеями. В них стояла рыжая вода, плавали красные и желтые листья и сверкало отраженное солнце. От его блеска каждая лужа вдалеке казалась такой же золотой, как и всё вокруг.

Еще один выстрел прогремел где-то совсем близко, Вскоре на повороте, где начинался мелкий березнячок, показались двое охотников. Впереди, волоча по земле длинные, похожие на тряпки, уши, бежал коротконогий Писарь. Завидев девушек, он остановился и, понюхав воздух, повернул морду к хозяину, как бы спрашивая, что делать дальше.

— А-а! Девушки-голубушки, душеньки-подруженьки! — еще издали заголосил Горн, сняв широкополую шляпу неопределенного цвета и, как пращей, покручивая ею над головой. — Чем обязаны мы, недостойные стрелки, такой необыкновенной встрече? Писарь, ветречай!

Писарь помчался навстречу, крутя обрубком хвоста. Уши его развевались, как флаги. Добежав до девушек, он начал подпрыгивать вокруг них на задних лапах, норовя лизнуть чью-нибудь руку и радостно повизгивая.

— Какие ветры понесли вас в леса? — театрально подбоченясь, спросил Горн, когда он и Алексей поравнялись с девушками. — Уж не по нашим ли следам?

— Хотели помочь вам донести добычу, — ответила Таня. — Много настреляли?

Алексей молча показал подвешенных к поясу двух тетерок и косача. Горн уныло погладил свой почти пустой ягдташ.

— Мне повезло необыкновенно, — сказал он, доставая из ягдташа какую-то большеголовую птицу. — Полюбуйтесь!

— Сова… — всматриваясь, проговорила Валя.

— Совершенно верно! — горестно усмехнулся Горн. — Сова! Уважаемый товарищ начальник библиотеки, натуральная сова! Весь мой улов. Кстати, нет ли у вас там литературки по сверхметкой стрельбе? А то вот уже два года занимаюсь охотой, а, кроме ворон, сов и коростелей, добычи не доставлял. Впрочем, сегодня виноват вот этот вислоухий субъект. Фью-ить! Писарь! Поди сюда, изменник! У-у! Канцелярская душа! Представьте, всю охоту сегодня на компаньона работал.

Горн покосился на Алексея, и в глазах его сверкнула искорка приятельского ехидства. С ловкостью заправского кавалера он подхватил обеих девушек под руки.

— Кому везет на охоте, тому не везет в любви, — изрек он, оглянувшись на Алексея. — Шагайте позади, дорогой Робин Гуд, только смотрите, не вздумайте стреляться на почве ревности!

Алексей был в плохом настроении и всю дорогу не сказал ни слова. Он молча шел позади и непрерывно курил, зажигая от сгоревшей папиросы следующую.

Горн говорил без умолку. Он рассказывал множество случаев из своей охотничьей практики, возбуждая смех. Высмеивая самого себя, хохотал так громко, что верный Писарь, бежавший впереди, останавливался и косился на хозяина умным черным глазом, после чего неодобрительно тряс головой.

В поселке разделились. Алексею было по пути с Таней, Валя жила неподалеку от квартиры Горна.

— Робин Гуд, поручаю вам одну из дам моего необъятного сердца! — торжественно проговорил Александр Иванович, передавая Танину руку Алексею. — До завтра! А вас, Валентина Леонтьевна, приглашаю ко мне на званый обед, жареную сову будем есть! Пошли, я вас провожу!

Увлекаемая Горном, Валя видела, как дважды Алексей пытался взять Таню под руку и как она дважды высвобождала локоть. После они скрылись за углом.

Несмотря на неудавшееся объяснение, Алексей не терял надежды высказать Тане все, что по-прежнему не давало ему покоя. Но возможность возобновить этот разговор пока не представлялась, да и решиться Алексей все как-то не мог. Настроение его стали замечать дома.

— Что-то, Варюша, с нашим Алешкой творится этакое, как бы тебе сказать, — говорил Иван Филиппович жене. — Тебе не кажется?