Когда я поднялся на ноги, то увидел, что все мальчишки топчутся поодаль, а тут же, в пыли катаются двое — мой главный противник и какой-то парень. Не раздумывая долго, я кинулся ему на помощь, и уже через минуту мы дружно догоняли убегающего врага.

Отдышались. Смотрю — с расквашенным носом стоит рядом со мной соседский мальчишка Колька. Он был чуть старше меня и с нами, мелкотой, не водился. А тут вдруг — в драку полез.

— За что они тебя?.. — спросил Колька. — Отцу жаловаться пойдешь?

— Нет... А тебя за что? — спросил я, глядя, как он утирает разбитый нос.

— За тебя заступился... Ишь — пятеро на одного... Однако, айда на речку носы мыть...

С тех пор мы подружились. Я чувствовал себя рядом с ним

сильнее, и во всевозможных ребячьих свалках мы всегда держались друг за друга.

Кто семилетним-десятилетним мальчишкой не лазил в чужой сад за яблоками или в огород за молодой, только что оперившейся морковью! Мы тоже любили вечерние «экспедиции» на бахчу за арбузами. И мне кажется, что арбузы с наших алтайских бахчей, «добытые» ночью, были самыми вкусными в моей жизни.

Прямо на середине нашей улицы поднимался небольшой бугорок. Он весь порос высокой травой. Теперь его нет — срыли. Но для меня он памятен.

В те дни земля, леса, поля были такими же, как всегда, как год назад. Ночь сменялась утром, зима — веселой весной... Но началась война и суровым отпечатком легла на лица односельчан, на их думы; и даже у меня, мальчишки, появились большие заботы и тревоги о чем-то очень важном, как жизнь, за которую бьется Родина.

Шел 1942 год. Отец уходил на фронт. Тяжело оставлял он дом. В тот день мать встала еще до рассвета и хлопотала по хозяйству, стараясь чем-нибудь занять себя.

Отец собирался медленно, деловито.

— Ну, мать, пора...

— На войну бегом не бегают. Не торопись, — сказал приехавший на проводы дед.

Растянуть время до бесконечности нельзя, и наступило все-таки это «пора».

Взвалив на плечи котомку, набитую на дорогу домашней снедью, отец пошел к двери. У меня замерло сердце. Неужто вот так и уйдет?

— Да посидим на дорогу-то... — сквозь слезы сказала мать.

Все молча, по русскому обычаю, сели. Прошла секунда, другая. Отец резко встал.

»

— Сын, — позвал он.

Я подошел.

— Вот так, — спокойно, будто раздумывая над чем-то самым обыденным, проговорил отец, — на войну ухожу, сынок...

Я поднял на отца глаза. Чисто выбритый, стройный, подтянутый, он чуть-чуть грустно смотрел на меня. На его подбородке заметил царапину. «Бритвой нечаянно резанул»,— мелькнуло у меня.

— Ты слушай мать, помогай по хозяйству. В общем, оставайся мужчиной в доме. Понял?

Я мотнул головой. Понял. Хотя понял тогда только одно — отец уходит. И уходит надолго, навстречу большой опасности.

Ласково опустилась его ладонь на мою голову, потрепала вихры. Потом, спокойно шагнув через порог, точно так же, как в тот памятный зимний вечер, отец вышел. Я метнулся за ним.

— Останься, сынок, — попросила мать.

«Оставайся мужчиной в доме». Я остался. Смотрел вслед удаляющемуся отцу до тех пор, пока не стукнула калитка и он не скрылся из виду.

Сидеть одному стало невмоготу, я выбежал на улицу и лег на спину на тот самый бугорок в густую, мягкую траву. Там я пролежал до ночи, рассматривая до боли в глазах мерцающие звезды. И, наверное, в тот поздний вечер впервые думал, думал долго, серьезно, как думают взрослые...

Война пришла в наше село горем вдов. Один из моих друзей, Юрка, остался круглым сиротой, другие потеряли отцов и братьев. Война пришла к нам тяжелой мужской работой для стариков, женщин и нас, мальчишек. Из села Полковниково мы переехали в Майское Утро, к деду. Я работал вместе с матерью в поле, помогал ей по хозяйству — скирдовал солому, полол огород. Приходилось нелегко, и тогда-то я понял: быть мужчиной — это значит по вечерам не ныть от боли в руках и

ногах и с трудом разгибать спину, а поутру снова выходить в поле и — не хныкать.

Война не баловала. Трудно было купить ботинки вместо стоптанных до дыр, не стало папирос и махорки. Дед Михайло затосковал по куреву. В доме появился самодельный резак, и в мою обязанность вошло приготовление самосада для деда. Бумаги же купить было невозможно. Как-то в один из вечеров я обнаружил обложку одной из отцовских книг. Листы все были аккуратно вырваны, а обложка лежала на подоконнике рядом с ящичком для самосада.