Протягиваю по направлению голоса руку и чувствую опору. Чья-то маленькая, холодная ручка вцепилась в мою ладонь. Смотрю — Галка, девчонка. Бледная как полотно, глаза от испуга широченные, но руки моей не отпускает, тянет к себе.

Эта опора словно влила в меня удвоенную силу, в голове зашумело от волнения, застывший мир снова ожил. Стало даже очень шумно. Кричали ребята, кричали вороны, где-то надрывисто мычала корова. «При чем тут она?» — мелькнуло в голове.

Когда я вылез на лед, ребята все еще оставались в тех же позах, что и минуту назад. Одни неподалеку, другие — на косогоре, куда успели домчаться, побежав за взрослыми.

— Идем греться,—сказал я Галке, будто мы с ней вместе побывали в воде.

Предложение мое пришлось, наверное, кстати, ей тоже в пору было согреться — от волнения у моей спасительницы зуб на зуб не попадал.

Мне удалось тайком от матери у чужой печки высушить немудреную «спортивную» одежду и спастись от простуды.

«Вот тебе и девчонка! — думал я, возвращаясь вечером домой.— Совсем кроха, а храбрая...»

Может быть, именно с того дня я с особым уважением отношусь к так называемому «слабому полу»...

На следующий день я вновь катался с мальчишками на пруду, но уже предусмотрительно избегал опасное место...

Одним из любимейших занятий у нашей детворы, конечно, было посещение кино, и некоторые фильмы мы смотрели по двадцать раз. Такую роскошь, как билеты, мы отвергали в принципе и в зрительный зал проникали неведомыми для билетеров путями.

Первыми картинами, которые я запомнил с начала до конца, были «Таинственный остров» по роману Жюля Верна и «Пархоменко». Последняя картина вызывала наше восхищение обилием рукопашных схваток...

Читать начал рано и много, и как ни регулировал мое чтение отец, я часто брал книги без всякого разбора. Но первой книгой, которая захватила меня целиком, были «Два капитана». Я прочитал книгу Каверина залпом, прячась от отца и матери в чулане, потому что в это время должен был готовиться к экзаменам по геометрии.

Первой «машиной», потрясшей меня, был обыкновенный киноаппарат. Часто во время демонстрации кинофильмов в нашем сельском клубе я усаживался ближе к киномеханику и внимательно следил за его работой. Не успокоился до тех пор, пока не освоил «машину» и стал сначала помогать ему, а потом и сам «крутить» фильмы.

За киноаппаратом изучил автомобиль, затем занялся школьной электростанцией. Она часто выходила из строя, и мы с двумя-тремя энтузиастами месяцами находились в положении «аварийно-ремонтной» бригады.

В старших классах началась пора увлечения радиотехникой, чему немало способствовали наши школьные учителя. Иван Васильевич Калиш умело и терпеливо прививал нам любовь к математике. Он радовался, когда мы по-своему доказывали ту или иную теорему, а новый материал объяснял так, будто это он сам создал все формулы и законы. Он увлекал своим темпераментом учеников и невольно передавал любовь к предмету.

Физик Семен Николаевич Ванюшкин часами засиживался после уроков, собирая с нами приемники или усилители для школьного радиоузла.

Дела мои школьные шли как нельзя лучше, и мне уже в 9-м классе казалось, что аттестат будет только отличным и медаль обеспечена, но произошел случай, который сначала отразился на моих отметках, а потом мог сказаться и на моей биографии.

Отцовский велосипед был постоянным предметом моего восхищения. Со временем я решил превратить его в спортивный снаряд для постоянных физических упражнений и тренировок. Мои сверстники, особенно в последних классах, вымахали во внушающих уважение верзил, а я?.. Что я мог при своем незавидном росте им противопоставить? Только ловкость, выносливость и физическую силу... — таково было мое решение.

Поэтому летом почти каждый день делал около ста километров на велосипеде, то совершая выдуманный мною маршрут, то выполняя поручение матери. Сходить в ларек за хлебом было делом одной минуты, но я садился на велосипед и отправлялся в тридцатикилометровый рейс по пересеченной местности до дальнего села. Чтобы набрать сотню, я «на минуточку» заворачивал к деду в Майское Утро за тридцать пять километров.

Десятиминутный отдых я любил устраивать в одном живописном месте по дороге в Майское Утро. Густая, ровная, как частокол, березовая роща летом там словно омывается желтым заливом пшеницы. Налетит ветерок, и понесутся волны колосьев на приступ бело-розового строя. Березы негодуют, шумят кудрявыми шапками, но непоколебимо стоят единым строем. Стоят гордые, какие-то все чистые, свежие и необыкновенно красивые...

Уголок этот всегда возникает в моей памяти, когда вспоминаю о родных местах.

Однажды весной, когда мы только-только сдали первый экзамен и еще толкались возле школы, ребята попросили меня привезти таблицу Брадиса, чтобы проверить — правильно ли решена нами экзаменационная задача.

Минутой позже я летел по сельской улице, и тут, откуда ни возьмись, из-за плетня бросилась мне под переднее колесо здоровенная курица. Она крутнулась под колесом, а я, перелетев через руль, грохнулся на землю. Острая боль в левой руке вспыхнула огнем, а тут еще хозяйка, выбежавшая на шум, принялась бранить меня на чем свет стоит. Но у меня даже и голос от боли пропал. С большим усилием поднялся, осмотрел руку. Перелом... Кое-как забрался на седло и доехал до поликлиники. Так и прибыл с экзамена домой с пудовой от гипса рукой.