Гром ревел, как левиафан. Тысячи папарацци, затаившись в небесах, щелкали затворами, рассекая тьму, что накрыла землю.

Дождь не шел — он стоял, отрезав город водяной стеной.

Даша сдала вещи в камеру хранения, пробралась сквозь толпу, собравшуюся у дверей, вышла на улицу и раскинула руки.

Природа, казалось, удивилась. Ливень стих, мелкие капли забарабанили по крышам автомобилей, но вот еще раскат, опять сверкнула вспышка — и снова хлынуло, разливая реки, превращая лужи в озера!

Даша обожала грозу. Бушующая стихия наполняла ее восторгом.

Она уже стояла по щиколотку в воде, одежда насквозь промокла, но ведь вода — это жизнь, это все, это счастье…

Оставляя за собой ручей, Даша прошла обратно, в здание аэропорта. Люди глазели на нее как на помешанную, но она не обращала внимания — привыкла.

Телефон, оставленный в сумке, конечно же, разрывался — Валера, наверное, объехал пробку и сейчас ждал на выходе…

В машине Даша завернулась в дежурный плед и прикрыла глаза.

Кажется, она совершенно обезумела. Влюбленность в Витю превратилась в манию — и она уже начала страдать.

Это было очень и очень глупо — полюбить рок-музыканта, человека, по своей генной структуре предрасположенного к самолюбованию.

Его можно понять. Он выходит на сцену, а в зале десять тысяч пар глаз смотрят на него, как на Бога. Он и был их Богом, Витя. Не просто певцом. Что-то в нем присутствовало такое, почему все эти люди поклонялись ему. Его фанаты считались самыми отчаянными. Они бы носили его на руках — если бы не был придуман автомобиль.

И ведь не то чтобы у него был самый лучший голос или самые талантливые песни.

Все дело в его личности. Харизма, твою мать.

И рядом с ним Даша ловила себя на желании слушать, открыв рот, — он был поэт, говорил цитатами, мысли текли вином и медом, и так трудно противиться искушению стать придатком этого человека, остаться без своего «Я»…

Родной дом…

Даша видела, как за дождем светятся в кромешной мгле окна ее дачки, и умилялась. Она любила все, что имела. Она всегда сражалась за каждую пуговицу, выбирала лишь то, к чему испытывала чувства, а не просто стол с четырьмя ногами. Облюбовывала каждую отдельную плитку.

Это все ее! Она сама! Со своими руками, мозгами, душой сотворила это!.. Неувядающие ощущения.

Человек в плащ-палатке размахивал руками. Оксана?

Это действительно была Оксана, напялившая дождевик.

Захар, прослушав сообщение о том, что Даша завтра прилетает, промямлил нечто невразумительное и съехал. Оксана так ничего и не поняла.

Звонила ему днем, но он был занят.

Она даже поплакала.

Вечером зарядили дожди. Истерика, навеянная знойным ветром, остыла.

Все просто. Это ее мужчина. И он это знает.

И наконец-то это ее жизнь.

Физически мы рождаемся тогда, когда наша мать разрешается от бремени. Мы знаем эту дату, помним ее, бережем, обижаемся, если близкие забывают о дне нашего рождения. И не обращаем внимания на то, что как личности появляемся точно так же — в муках, боли, один раз — и навсегда. И то, если повезет.

С некоторыми это происходит рано — уже в детстве душа обрастает мясом и мускулатурой. Другие раскрываются в юности. У каждого свой возраст расцвета.

Некоторые ведь с пятнадцати лет выглядят на тридцать пять, а в те самые тридцать пять неожиданно молодеют, и не просто так — в их жизни происходит Событие. Если хватает сил поймать свою удачу — цепляются за нее обеими руками, и тут-то и начинают жить, нет — стареют, не успев насладиться юностью.

Иногда кажется — годы пролетели, ты и не заметил, но ты просто ждал своего часа, рождения своего «Эго».

У Оксаны была знакомая из одного глянцевого журнала — женщина как женщина, мать двоих детей, служила ответственным редактором. Должность красивая, но только на словах — ответсек был чем-то вроде хорошо оплачиваемого курьера: следил, чтобы материал отправился в верстку, чтобы фотограф не перепутал снимки, чтобы верстка вовремя получила цветопробы…

Скука и нервотрепка.

Женщина следила за собой, хорошо одевалась, но за спиной у нее были дети и муж-простофиля, который давным-давно пытался написать диссертацию, но не смог и теперь парился на службе, которая приносила ему тринадцать тысяч рублей без вычета налогов.

Муж не умел мыть посуду, не умел ходить в «Мосэнерго», считал пылесос родным братом орбитальной станции — словом, уверовал, что готовить, убирать, воспитывать детей и зарабатывать деньги во славу ему, мученику, должна женщина.