Слезы подступали. Вот сейчас она из разъяренной амазонки превратится в ничем не примечательную обманутую дурынду!

Черт!

— Да, я м…ак, — согласился Захар. — И «фамилие» мое Говнов. Что делать?

— Не знаю… — Оксана устало опустилась на диван. — Иди домой, а?

— Оксана, я не знаю, что делать. И я понимаю, что не прав. Не могу просить прощения, потому что не заслуживаю его. Но ты мне не безразлична. Я не хочу сейчас сыпать соль на раны, не хочу даже случайно на тебя давить…

— Боже мой… — Оксана запустила руки в волосы. — Как же это унизительно… Ты говоришь с позиции человека, который меня никогда не любил, не любит и любить не будет, а я за неделю облазила все стены в квартире, потому что мне было без тебя плохо… Это гадко, Захар. Гадко.

— Мы ничего не можем поделать с тем, что уже случилось… — Он склонился к ней и протянул руку, но Оксана завизжала:

— Не трогай меня!

— Извини… — испугался Захар. — Не знаю, что происходит у меня в голове, но я не хочу тебя терять. Это все. Давай переждем. Подумаем.

— Давай, — вздохнула Оксана.

Что он здесь делает?!! Хорошо, что она хотя бы отлично выглядит…

Свободный топ, завязывающийся на шее, с совершенно открытой спиной, а под ним еще один, в виде ленты, обвивающей грудь, малиновый с блеском, потертые джинсовые шорты, колготки в сеточку телесного цвета и роскошные лакированные полусапожки.

А еще конский хвост на макушке — настоящие восьмидесятые.

Это же клуб, где играет электронная музыка!

Диско!

Не его формат.

Наверное, это рок. Злой и угрюмый такой рок вкупе с божьим наказанием. Оценив косой взгляд Вити, Даша поспешно отошла от приятеля, с которым обсуждала творчество Тима Бертона, и попыталась скрыться — с глаз долой!

Но Витя не отставал.

— Что? — не выдержала она, когда он подошел.

— Даш, ты делаешь вид, что это не ты? — Он расхохотался.

— Представь себе! — с вызовом произнесла Даша. — Я не понимаю, чего тебе надо? Ты еще не всем рассказал в деталях, как я делаю минет?

— У нас уже был разговор на эту тему, — ухмыльнулся он.

— Я вышла на второй круг, — подтвердила Даша. — А почему? Да потому, что нам не о чем говорить!

— Даш, я не понял, это все из-за того альбиноса?

— Какого еще альбиноса? — растерялась она. — Ты про Егора, что ли? Нет, конечно, не из-за него. Из-за того, друг мой, что ты ведешь себя как конченый м…ак!

— Да я ничего такого и не сказал! — воскликнул Витя. — Но, кстати, раз уж зашла об этом речь, минет — не твой козырь.

— Пошел ты на хрен, засранец! — Даша оттолкнула его. — Напиши об этом в газету! Всем об этом расскажи!

— Договорились! — донеслось ей вслед.

Не сильна в минетах? Ха! Но в общем, да. Она не фанат. Хоть это и гнусная ложь. Она сильна. И Вите, между прочим, все очень даже нравилось!

Часа два она его не видела. Наверное, уехал домой спать. Старость не радость.

С горя Даша взяла на грудь пару-тройку «Б52», заглушив голос разума, напомнивший, что, когда она в прошлый раз пила этот так называемый коктейль, ничем хорошим это не закончилось.

Даша тогда поссорилась с молодым человеком и решила широко отметить ссору на один из первых гонораров. Они с подругой выпили дома немного мартини, хлопнули в баре по рюмке текилы, после чего достаточно расхрабрились для экспериментов с напитками — бармен красиво поджигал кому-то «Б52», и девицам захотелось того же.

Даша хохотала, танцевала и флиртовала с двумя геями (это выяснилось позже), а потом вдруг помрачнела и засобиралась к своему молодому человеку. Причем мириться она не хотела — ей почудилось, что он о чем-то там сказал с особенной, пренебрежительной интонацией, и вот именно сейчас стоило разрешить все сомнения.

На такси Даша добралась до Солнцево, но водитель что-то напутал и привез ее к стройке, которую можно было либо обойти по тропинке, либо еще часа два ездить вокруг на машине — у таксиста наметилась склонность все время поворачивать не туда.

И Даша пошла. Завидев то ли бомжей, то ли еще черт-те кого, она проломилась сквозь кусты, вляпалась в лужу и вышла на свет божий злая и на первый взгляд трезвая.

Даша знала код. Но дверь в квартиру долго не открывали, пока наконец не заскрежетали замки и на пороге не показалась разъяренная женщина лет пятидесяти. Мама.