– Вы и без водки держите себя неприлично.

Дерзкое выражение загорелось в глазах Шарикова:

– Да что вы все… Тут не плевать. То не бери. Туда не ходи… Что уж это на самом-то деле?

– Шариков, зачем вы сломали чучело филина? И вообще, что вам понадобилось у меня в кабинете? – спросил профессор.

– Книжку взял почитать.

– И что же вы сейчас читаете?

– Переписку Энгельса с этим … Как его – дьявола – с Каутским.

Профессор поперхнулся и закашлялся.

– Я же говорил, давно надо было выбросить этот хлам. Или вы купили это для украшения интерьера? – с усмешкой сказал доктор.

– Не надо ничего выбрасывать – сейчас это хлам, а пройдет время – это будет библиографическая редкость. Это же полное собрание сочинений! И не покупал я вовсе, а был награжден, как лучший парторг сети поликлиник.

– Постойте, парторг – это же партийный организатор! Вы состояли в партии – интересно, в какой?

– Это сейчас партий до хрена, а тогда была одна – коммунистическая!

– Вы – в коммунистической? А как же все это? – доктор обвел рукой комнату, – Клиника? Неужто, «Золото партии»? – спросил доктор, понижая голос.

– Какое, к собачьим чертям, «Золото партии», просто я всегда был умным!

Пока шел этот диалог, Шариков, довольный тем, что его оставили в покое, успел налить из графина рюмку водки и выпить. Глаза его пьяно заблестели. Ему было скучно, он лениво смотрел в окно. Вдруг он подскочил и с криками подбежал к окну.

– Сволочь, котяра! Он, паскуда! Тот самый!

– Шариков, прекратите, сядьте, – профессор в сердцах сорвал салфетку и бросил ее на стол.

Шариков нехотя вернулся за стол и демонстративно налил себе водки, залпом выпил рюмку и только после этого сел.

– Не далее, как позавчера, – заговорил профессор, – вы устроили дикую погоню за случайно забредшим котом, загнали кота в ванную, учинили там битву с котом, отломили кран, от чего случился настоящий потоп.

Шариков молчал.

– Шариков, скажите мне, пожалуйста, – поддержал доктор, – Сколько времени вы ещё будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикость!

– Да пошел ты …, тихо, но отчетливо буркнул Шариков.

– Не смейте хамить, как быдло подзаборное. Вы не на помойке!

– Ах, простите, господин Виконт, университетов мы не кончали.

Профессор закашлялся, пытаясь скрыть смех.

– Он и до моего кабинета добрался, это что же, замки теперь в комнатах ставить?

– Знаете, Шариков, – отозвался профессор, – Я положительно не видал более наглого существа, чем вы, и, боюсь, вас придется посадить под замок.

Шариков присмирел.

Доктор же немного успокоился и обнаружил склонность к деятельности.

– Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? – осведомился он у Шарикова.

Тот поморгал глазами, ответил: – В цирк пойдем, лучше всего.

– Нет, нет. Только не в цирк – сегодня там Куклачев!

– Тогда сходите в театр, – сказал профессор.

– Лучше в варьете, – вставил Шариков.

– А вам не всё равно, лишь бы буфет в антракте работал? – вставил доктор.

– Ну-с и отлично. Театр так театр. Иван Арнольдович, покорнейше вас прошу, только пива Шарикову не предлагать.

Столовая. Поздняя ночь. Свет погашен. Профессор и доктор при свечах сидят за одним концом стола, напротив друг друга. Между ними на столе рядом с пухлой папкой стоят початая бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный ящик.

– Филипп Филиппович, я вам говорю! – страстно воскликнул доктор и продолжал уже шепотом, – Ведь это – единственный выход.

– И не соблазняйте, даже и не говорите, – и слушать не буду!

– Филипп Филиппович, эх … – горестно воскликнул доктор, – Сколько же нам ещё придется ждать, пока удастся из этого хулигана сделать человека? Мне уже осточертел этот питекантроп. Еще бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим сердцем.

– О нет, нет, – протяжно ответил Филипп Филиппович, – вы, Иван Арнольдович, делаете крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на пса. Коты – это временно… Это вопрос дисциплины и двух-трех недель. Уверяю вас. Ещё какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться. Наследственность тут ни при чём или почти ни при чём. Вопрос в том – сможет ли Шариков стать человеком? А именно, появится ли у него совесть. Совесть, или иначе подсознательный самоконтроль, развивается воспитанием и средой.

– Но бывают же бессовестные люди, или люди, потерявшие совесть, – возразил доктор.

– Бывают, но я сейчас не об них. Все они плохо кончают! Понимаете, Шариков, почти мгновенно, по человеческим меркам, получил сознание, а подсознание – нет! Этике и Морали пока негде селиться. Конечно, умному человеку иногда приходится поступать против совести. А Шариков берет от жизни то, что ему хочется, не задумываясь о последствиях. Вот недавно, он спер у меня серебряный портсигар, а когда я его спросил, он мне нагло заявил, что он, мол, проживает в доме не один.