– Они не умрут, - упрямо прошептал Алекс, - и не важно, что он говорит! Не важно!

Марина всхлипнула у него в руках.

Проходя по длинному коридору в палату к жене, Саша увидел Олега Борисовича, он стоял спиной к нему, разговаривая с мужчиной.

– Да, - сказал Олег Борисович, - Сторицкий, - услышав фамилию Мишы, Саша подошел к ним.

– Вы о Михаиле?

Олег Борисович показал Саша какие-то бумаги, но уставший от бессонных ночей, и безжизненных дней, он не смог сосредоточиться и понять что на них написанно.

– Я обсуждал с Владимиром Сергеевичем последние результаты оценки проводниковых способностей мозга Вашей супруги и Михаила.

– И что? – Саша посмотрел на второго врача.

– Это достаточно странно. Результаты абсолютно схожи.

– И?

– Эта оценка проводится несколько раз в неделю, и за последние пять месяцев они не разу не отличились друг от друга, всегда абсолютно одинаковые.

Саша слушал его, абсолютно не понимая.

– Это, как будто они думают об одном и том же, одинаковым образом, или же видят один и тот же сон. Это конечно утрированное объяснение, но как иначе разъяснить я сейчас не соображу, - врач ободряюще улыбнулся.

Саша лишь кивнул им, и пошел к Энне. «Что бы тебе не снилось, просыпайся быстрее!» - он поцеловал ее, поражаюсь насколько безжизненно она выглядит. «Мне кажется, она жива!»

– Ну же, детка, проснись!

22

Что-то запищало, и звук этот откладывался где-то на подкорке мозга. Странные: хлюпающие и булькающие, похожие на выходящий из воды воздух звуки заполняли сознание, вселяя страх. Жуткий запах лекарств резал нос, слышались выкрики, четкие команды, мужской голос выкрикивал что-то, и приказы эти отзывались топотом множества ног. К нему прикасались чужие руки, эхом в ушах стоял звон чужих голосов. Трубка заходящее в само горло не позволяла вдохнуть. Она мерзким, скользким червяков повинуясь чей-то воле выскочила из горла.

Сознание его помутненное происходящим, отзывалось болью. Что-то страшное случилось с ним. Ужас непонимания происходящего сковывал по рукам и ногам. Ему казалось, что тысяча рук прикасается к нему одновременно. Блаженная темнота, которая только что так ласково приняла его, отказалась от него. Кто-то поочередно поднимал веки, светя фонариком в глаза. Было больно от яркого света, хотелось зажмуриться, но человек этот не отпускал веко. Режущая боль не давала ему возможности сфокусироваться.

Все прекратилось так же быстро, как и началось. Его оставили в покое, и с благодарностью он окунулся в черную безмятежность. Что-то тревожило его, сердце куда-то стремилось, рвалось куда-то, что-то важное осталось там, позади, но он никак не мог вспомнить что - это.

Новые звуки врывались в его темное убежище. Говорила женщина, и мужчина, плакал ребенок. Но все это было чужим ему.

Свет, бивший в окно, свозь полуприкрытые жалюзи, был не яркий, но раздражал глаза. Он лишь приоткрыл их, увидев, что рядом с ним сидит красивая светловолосая женщина. Она плакала, гладя его руку. Но он не знал ее. Он хотел спросить, почему она плачет, но не мог открыть рот. Он пытался и пытался заговорить, но губы отказывались открываться. Голова раскалывалась от приложенных усилий. Он лишь на секунду смежил веки, а когда открыл их перед ним сидел мальчик, лет шестнадцати, слезы стояли в его глазах.

– Папа, - прошептал он, целуя его в щеку, и обнимая, стараясь не сорвать иголки и трубки, прикрепленные к телу.

Мик не знал его, он помнил, что кто-то звал его папой, помнил, как спешил домой, но ребенок тот был другой.

Открыв глаза в следующий раз, он увидел женщину в белом халате, она делала массаж, но ее прикосновения он практически не ощущал, она что-то сказала, но слов он не разобрал.

Каждый раз, открывая глаза, он искал женщину. Мик никак не мог вспомнить ее лица, но был уверен, что узнает ее. Она не приходила, и с каждым днем он нервничал все больше. Светловолосая женщина была у него каждый день, но он не разбирал ее слов. Ему казалось, что прошла вечность, с тех пор, как он первый раз увидел эту палату. Каждый день кто-то приходил. Некоторые плакали глядя на него, кто-то обнимал его, кто-то целовал. Но все они лишь делали хуже, среди них не было той женщины, которую он знал, а куча этих незнакомцев была ему не нужна.

Однажды открыв глаза, он услышал голос.

– Олег Борисович он слышит нас?

– Трудно сказать. Длительное коматозное состояние, часто приводит к разным последствиям. Нужно понимать, что у него в любом случае есть нарушение мышечной моторики из-за долгосрочного отсутствия нагрузки. Кроме того, могут отказывать органы, может быть амнезия, может нарушение деятельности ЦНС. В любом случае, нужно ждать. Прошел всего лишь месяц. Этого мало.

Олег Борисович подошел к нему, опять светя фонариком в глаза, пощупал пульс, надавил на какие-то точки, причинив ему боль.

– Ну что ж, реакция есть. Завтра принесите планшет, будем пытаться разговаривать.

Этот разговор вымотал Мика, и закрыв глаза он снова нырнул в густую черную пустоту. Кома. Я был в коме.

Почти два месяца прошло с тех пор, как он впервые открыл глаза и увидел эту палату. За это время она стала ему ненавистной, как и люди без конца приходившие. Они подолгу сидели и говорили с ним, задавали вопросы, заставляя моргать два раза, если нет, и один раз если – да. Он ненавидел их. Но больше всего он ненавидел эту светловолосую – Марину и Олега Борисовича, они заставляли его писать. Давали в руки планшет, показывали буквы, но он никак не мог вспомнить, что нужно с ним делать. Поначалу он даже взять его не мог, он казался ему слишком тяжелым, да и чувствительности в пальцах не было совсем. Он желал написать им, что бы они оставили его в покое, но мозг никак не мог вспомнить как это – писать? Дотянувшись в первый к раз планшету он смог лишь нажать несколько кнопок подряд, и силы его исчерпались. Он заснул, но слышал, как радовалась Марина.