Но рядом с Эйзенхауэром была еще одна женщина, с которой он разделял свою профессиональную жизнь. Она занимала скромную должность секретаря и хорошо знала свою роль. Звали ее Энн Уитмен. Энн пришла работать в Организационный комитет по выборам Эйзенхауэра президентом "всего на несколько дней" перед самым началом выборной кампании 1952 года, но оставалась с Эйзенхауэром более восьми лет. Энн была компетентным работником, интеллигентным человеком, с которым было приятно общаться. Она досконально знала все проблемы, которые вызывали его озабоченность. Он мог (и часто прибегал к этому) подробно комментировать в ее присутствии события и вопросы, имевшие глобальное значение. Он был уверен, что она правильно поймет самые сокровенные его мысли, и более того — знал, что она полностью будет на его стороне, поскольку ее преданность ему была вне сомнений. Можно сказать, что он эксплуатировал ее, как рабыню: с рассвета до позднего вечера. Порой он требовал от нее совершенно невозможного, например подготовить документ в немыслимо короткий срок, и она выполняла его требования. Энн была той отдушиной, которая давала ему возможность разрядиться или через громкий саркастический смех, или как-то по-другому проявляя свой ужасный характер. В ее присутствии он мог позволить себе излить весь свой гнев, все свое презрение к другому человеку, при этом не испытывая ни капли сомнения, что завтра весь город будет знать об этом.

29 ноября 1952 года Эйзенхауэр вылетел в Корею. Он взял с собой Брэдли, Вильсона и Браунелла. По пути, во время остановки на острове Иво Джима, к ним присоединился адмирал Артур Редфорд, главнокомандующий войсками на Тихом океане. В последующие несколько дней Редфорд произвел на Эйзенхауэра такое сильное впечатление, что Эйзенхауэр решил назначить его вместо Брэдли, когда в августе 1953 года закончится срок пребывания Брэдли на посту председателя Объединенного комитета начальников штабов. Это решение было одним из немногих положительных результатов его поездки.

Фактически же самым важным итогом этого инспекционного вояжа Эйзенхауэра были действия, которых он на самом деле не совершал. Южнокорейский президент, д-р Сингман Ри, изо всех сил старался убедить Эйзенхауэра, что возобновление вторжения в Северную Корею сработает, что оно ускорит объединение страны, ослабит влияние коммунистов и будет содействовать укреплению стабильности в Азии. Однако Эйзенхауэр по существу игнорировал Ри. Он встречался с ним всего два раза и не более одного часа, не дав ему возможности представить свой план широкомасштабного наступления.

Марк Кларк, главнокомандующий американскими силами в Корее, тоже разработал свой план наступления, целью которого было отбросить китайцев за реку Ялу и объединить Корею. Как позднее признал Кларк, он был поражен тем, что Эйзенхауэр ни разу не дал ему шанса представить этот план. Вместо этого в течение трех дней Эйзенхауэр делал то, что ему приходилось часто делать во время второй мировой войны: посещал части на передовой, разговаривал с командирами и солдатами. Несмотря на сильный мороз и глубокий снег, Эйзенхауэр хотел видеть все своими глазами и поэтому был одет в теплые пальто, сапоги и меховую шапку. Он совершил облет передовой на разведывательном самолете, наблюдая в бинокль за артиллерийской дуэлью, беседовал с солдатами, пробовал еду из походной кухни и пришел к выводу, что ситуация сложилась нетерпимая.

Вот этот вывод и был реальным результатом его поездки. И дело не в том, что Эйзенхауэр еще раньше пришел к заключению: война в Корее должна быть закончена как можно скорее и на тех оптимальных условиях, на которые можно реально рассчитывать. Дело в том, что его личное знакомство с обстановкой на месте только укрепило его инстинктивное суждение. Он считал, что планы Ри и Кларка о всеобщем наступлении граничат с сумасшествием. "Поскольку позиции противника укреплены очень сильно, — писал он, — очевидно, что любая фронтальная атака будет чрезвычайно сложным делом".

Так как из расчетов наступательный вариант был устранен, выбор мог быть сделан между проведением серьезных переговоров (переговоры о перемирии продолжались уже почти два года, но соглашение не было достигнуто из-за разногласий сторон по вопросу о военнопленных) и продолжением военного противостояния, когда ни одна сторона не соглашается на мирный договор, но и не ищет военной победы. Проблема с мирным договором на основе переговоров заключалась в том, что в этом случае, не говоря уж о принудительной репатриации китайских военнопленных, Северная Корея осталась бы в руках коммунистов, и это при Администрации, которая взяла на себя обязательство освободить страны-сателлиты от коммунизма. Однако в случае продолжения военного противостояния сложилась бы еще более сложная ситуация. Эйзенхауэр писал по этому поводу: "Когда я покидал Корею, я пришел к выводу, что мы не можем вечно сохранять статичный фронт и мириться с потерями при отсутствии каких-либо видимых результатов. Атаки местного значения на малые высоты не могут привести к окончанию этой войны"*9.

18 января Эйзенхауэр, его жена, сын, невестка, внуки и помощники прибыли поездом в Вашингтон и остановились в гостинице "Стат-лер". Там и состоялась радостная встреча его семьи и окружения с его братьями и близкими друзьями.

В день инаугурации, 20 января 1953 года, семья Эйзенхауэра в сопровождении 36 родственников и примерно 140 членов новой Администрации присутствовала на службе в Национальном пресвитерианском соборе. По возвращении в гостиницу Эйзенхауэр сказал Мейми: "У тебя всегда было особое чутье на уместность в подобных случаях. Как ты считаешь, стоит мне включить в текст моей инаугурационной речи какую-нибудь молитву?" Мейми горячо поддержала эту идею, и Эйзенхауэр за десять минут написал текст*10.

Затем подошло время ехать в Белый дом и забрать там Гарри Трумэна и его жену Бесс. После короткой встречи в ноябре Эйзенхауэр всего один раз обращался к Президенту — 15 января он послал ему телеграмму, в которой сообщал, что из газет ему стало известно о намерении Трумэна сразу же после окончания церемонии приведения к присяге отбыть поездом в г. Индепенденс, штат Миссури. "Я полагаю, — советовал он,— что для Вас и Вашей семьи было бы более удобным, если бы Вы воспользовались "Индепенденсом", а не пульманом"*. "Если Трумэн пожелает воспользоваться самолетом, — писал Эйзенхауэр,— я буду чрезвычайно рад передать командованию военно-воздушных сил, чтобы они предоставили самолет"*11. Трумэн не ответил на это обращение (20 января сразу же после окончания церемонии он и Бесс уехали поездом).