Еще в ноябре 2003 года у Буша и премьер-министра Великобритании Тони Блэра состоялся разговор, в котором зашла речь о Владимире Путине. Оба пришли к выводу, что российский президент действует совсем не так, как они надеялись вначале, и потому было бы благоразумно относиться к нему с большей осторожностью {338} . В начале 2006 года это привело к полной переоценке отношений Соединенных Штатов с Россией. Выдворение американских военных из Узбекистана и непрекращающаяся критика Россией политики США на Украине и в Грузии утвердили Белый дом во мнении, что область двустороннего сотрудничества сужается. Как выразился Стивен Хэдли, советник по национальной безопасности во второй администрации президента Буша, «американо-российские отношения в ближнем зарубежье идут ко дну» {339} .

Нарастающие трения в отношениях США и России дали о себе знать как раз в тот период, когда международный престиж и влияние США шли на спад. В Ираке и речи не шло об успешном завершении миссии: в стране свирепствовала гражданская война с мятежниками, проливавшими все больше крови, и, похоже, от военного вторжения США в Ирак больше всего выигрывал Иран. В Афганистане талибы снова обрели силу и в своей партизанской войне получали поддержку от определенных сил в Пакистане. Антиамериканские настроения усиливались, многие давние союзники США в Европе по-прежнему дистанцировались от Вашингтона, пусть даже новые члены ЕС и продолжали поддерживать США. Сотрудники администрации задавались вопросом, какое место вообще должна занимать Россия в американской внешней политике. Здесь главными приоритетами оставались Афганистан, Ирак и Иран – и по всем этим странам у России имелись крупные разногласия с США. Россия перестала быть противником Соединенных Штатов, но их союзником так и не стала. Выделялись два главных вопроса: насколько Соединенные Штаты должны делать акцент на свою «Программу свободы» в отношениях с Москвой? И должны ли они сосредоточиться на общих с Москвой интересах, закрывая глаза на происходящее внутри России?

Переоценка двусторонних отношений, безусловно, происходила и в Москве. Пока Вашингтон, как становилось ясно, делал ошибки и пытался выпутаться из затруднений, Россия впервые за пятнадцать лет продемонстрировала, что набирает силу. В жизни российского народа наблюдались ощутимые перемены к лучшему. Доходы от нефти росли, и у страны было чем платить пенсии. Благодаря растущим ценам на нефть, увеличению финансовых резервов и осмотрительной макроэкономической и фискальной политике Россия переживала период быстрого экономического роста и вошла – наряду с Китаем, Индией и Бразилией – в число крупных развивающихся рынков, получивших обобщенное название БРИК. В знак признания нового, более высокого международного статуса России Германия в 2006 году уступила ей председательство в «Большой восьмерке» – а ведь еще десять лет назад Россия едва ли имела хоть какие-то шансы на членство в этом клубе. Осознавая свое возрастающее влияние как поставщика энергоносителей, Россия и сама начала задаваться вопросом, какого места заслуживают США в ее собственных приоритетах. У США все еще оставался на руках один козырь: никакая другая страна мира не могла так четко и однозначно подтвердить статус России как великой державы. Двусторонние американо-российские переговоры по ключевым вопросам – Иран, Афганистан, Ирак, противоракетная оборона и отношения Россия – НАТО – шли своим чередом. Путина разочаровала реакция США на начатую им в 2001 году перезагрузку, и потому он повернулся лицом к Европе, Китаю и к другим странам БРИК, желая сделать их альтернативными партнерами в противовес США. Отношения между Москвой и Вашингтоном становились все более поверхностными. Каналы коммуникаций – а в особенности неформальные, скрытые от глаз общественности контакты, которые и в лучшие-то времена были не слишком обширными, – совсем обмелели, зато набирала ход публичная «громкая» дипломатия, желчная и злобная.

В этой накаляющейся атмосфере старший директор по делам России в Совете национальной безопасности Томас Грэм, один из немногих во второй администрации Буша сторонников более тесных отношений с Россией, призывал сосредоточиться на прагматическом взаимодействии с ней. Вашингтон, утверждал Грэм, должен иметь дело с полудемократической Россией, какой она является в реальности, а не с гипотетической демократической страной, какой она едва ли станет в обозримом будущем. Публично критиковать Россию, считал он, непродуктивно, коль скоро США нуждаются в сотрудничестве с ней в таких вопросах, как Афганистан и Иран. Грэм старался поддерживать связи с Россией через самые разные каналы; среди прочего он инициировал диалог по постсоветскому пространству со своим коллегой Олегом Черновым из Совета безопасности РФ [35] . Грэм был убежден, что его усилия находят поддержку и у президента США, который и сам желал улучшения в американо-российских отношениях {340} . Кондолиза Райс и Стивен Хэдли поддерживали Грэма в его начинаниях. В начале 2007 года Грэм покинул пост в Совете национальной безопасности, и на его место назначили чиновника Госдепартамента Мэри Уорлик, которая продолжала поддерживать отношения с Россией по ряду проблем.

И все же сторонников более прагматической, основанной на интересах, политики по отношению к России все больше затмевали те, кто ратовал за политику, основанную на ценностях, и с возрастающим пессимизмом взирал на путинскую Россию и ее политику в отношении ближайших соседей. Сторонники этой позиции прежде всего сосредоточились в аппарате вице-президента США Дика Чейни, чье отношение к России было весьма скептическим, почти даже враждебным, как следует из его мемуаров. Этот лагерь предостерегал от развития отношений с Россией и настаивал на более тесных связях США с Украиной и Грузией, что рассматривалось как способ ослабить влияние России на соседние с ней государства. Некоторые представители этого лагеря изображали Ющенко и Саакашвили демократическими лидерами, которые отважно сражаются с имперской Россией, хотя сам Буш по-прежнему с некоторой осторожностью относился и к Саакашвили, и к Ющенко {341} . Буш любил выслушивать противоположные взгляды своих советников и, как правило, принимал сторону того, кто выступал за больший прагматизм в отношениях с Россией {342} . Конгресс США также придерживался более мрачных взглядов на Россию, как и разнообразные лоббистские группы, имевшие влияние на аппарат вице-президента и Конгресс [36] .

Вообще же российская политика США сохраняла раздробленный характер, не было и единой политики по отношению к Евразии в целом. В феврале 2006 года отдел по делам Центральной Азии в Госдепартаменте был передан из Европейского бюро в только что созданное Бюро по делам Южной и Центральной Азии. Политический смысл этой реорганизации состоял в том, что Центральная Азия имеет больше общего с государствами Южной Азии, такими как Индия или Бангладеш, чем с постсоветскими государствами. Но это была скорее попытка выдать желаемое за действительное, сомнительная и даже довольно эксцентричная, что сделало американскую политику еще менее скоординированной. Процесс межведомственных согласований по политике в отношении России и Евразии разлаживался. Вдобавок к разногласиям между отдельными игроками возникли и структурные проблемы: не хватало механизмов координации между чиновниками, которые занимались Россией, и теми, кто отвечал за политику на остальном постсоветском пространстве {343} . Все это стало очевидно, когда свой вызов бросил Дик Чейни.

Советники Дика Чейни считали, что публичная критика России не только уместна, но и необходима в интересах последовательности проводимой политики, поскольку администрация Буша сделала «Программу свободы» краеугольным камнем внешнеполитического курса США. Ввиду того что шаги Путина по ограничению свободы слова и выборов шли вразрез со всем тем, о чем говорил Буш в своем обращении к Конгрессу «О положении в стране» в 2005 году, в его администрации полагали, что нельзя проходить мимо складывавшейся в России ситуации. Более того, в первый день нового, 2006 года Россия перекрыла подачу газа на Украину, на несколько дней лишив часть Европы тепла, причем при минусовых температурах. Это укрепило представление о России как агрессивно настроенной стране.

Все более ухудшавшееся отношение Чейни к Путину усугубил инцидент в Польше в январе 2006 года, когда он во главе американской делегации прибыл в Краков в честь годовщины освобождения лагеря смерти Освенцим. Путин был в числе приглашенных, в программе значилось его выступление. Однако он несколько раз откладывал свое прибытие из Москвы и опоздал к назначенному времени выступления, что другие участники восприняли как намеренное неуважение к президенту Польши Александру Квасьневскому и украинскому президенту Ющенко, о чьем избрании Квасьневский помогал договариваться во время «оранжевой революции». Когда Путин наконец прибыл, он достаточно бесцеремонно прервал ход мероприятия и выступил со своей речью. «Пока я наблюдал за его поведением в тот день, – позже отмечал Чейни, – мне стало понятно, почему российских лидеров до сих пор так не любят их соседи и почему наше решение расширить НАТО и предложить членство бывшим советским сателлитам вроде Польши и Румынии было правильным» {344} .