Князей Шуйских Дмитрия, Александра и Ивана (Пуговку) выслали в Галицкий пригород. Отчины описали. Движимую рухлядь выставили на распродажу.

Василий, неуспокоившийся, но ставший осторожным, был оставлен в столице. Он сидел в пустом Китай городском родовом доме, целовальники вывезли даже образа, с ненавидящей тоской глядя на громыхавшие телеги со снедью, шкурами, столами и лавками, провозимыми на торг. С сочувствием приезжали «патриоты»: князья Василий Васильевич Голицын, Куракин, Михайло Татищев и другие. Из святителей заезжали казанский митрополит Гермоген и епископ коломенский Иосиф. Увезенные иконы заменили новыми, еще лучшими.

Убить Димитрия вызвался тот самый Шерефединов, который вместе с Молчановым прикончил Феодора Борисовича с матерью. Он взялся подговорить нескольких кремлевских стрельцов.8 января заговорщики явились во дворец. Нижняя стража спросила, куда стрельцы идут. Возник спор и драка, все были в подпитии. Шерефединов бросил остальных и бежал. Семерых схватили. Допрашивали, и они признались.

Димитрий вызвал построиться Кремлевский полк. Выехав на коне, он сказал выстроенным рядам:

– Мне очень жаль вас. Вы грубы и нет в вас любви. Зачем заводите смуты? Бедная наша земля и так страдает. Что же вы хотите беспрестанными ссорами довести ее до конечного разорения? За что ищете меня погубить? В чем моя вина? – спрашиваю я вас. Вы говорите: я не истинный Димитрий! Докажите, и вы вольны лишить меня жизни! Моя мать и бояре мне свидетели. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего возвышения, а чтобы избавить народ, впавший в крайнюю нищету и разорение от неумелого вороватого правления гнусных изменников. Меня призвал на вше спасение Божий перст. Могучая рука помогла мне овладеть тем, что принадлежит мне по праву рождения. Говорите прямо. Говорите свободно: за что вы меня не любите?

Насельники Кремля, торговцы, проходящие зеваки и стрельцы пали на колена:

– Царь – государь, смилуйся! Мы ничего не знаем. Укажи. Кто нас оговаривает.

Димитрий указал Басманову вывести перед строем семерых преступников. Те были без козырей, в разорванных охабнях. Жалко каялись. Валили вину на Шерефединова. Ползали в грязи и снеге под копытами коней.

Димитрий молвил со вздохом:

– Вот они повинились и говорят, что все вы на меня зло мыслите.

Случившийся на сходе астраханский владыка Феодосий затряс на Димитрия посохом. Посыпал анафемой. Царь сказал ему с сердечной болью:

– За что же ты прирожденного своего царя называешь Гришкой Отрепьевым? Позвать тебе Гришку? Он тут.

Феодосий отвечал:

– Нам ведомо только то, что ты теперь царствуешь. Бог тебя знает, кто ты такой и как тебя зовут.

Димитрий эффектно вздыбил коня. Соскочил на крыльце, бросил конюшему Нагому поводья. Поднимаясь в верхние покои, он видел в окно, как терзали заговорщиков. Слышал душераздирающие вопли, стоны. Димитрий сказал Басманову про самосуд:

– Ни чести, ни законности!

Басманов сдержанно сказал, что по-другому с сим народом нельзя. По просьбе царя, он сбежал по ступенькам вытащить из побоища астраханского владыку.

И вот люди, подобно Басманову, связавшие судьбу и благополучие с Димитрием, взялись царским именем подавлять любое возмущение, зарождавшееся на Москве. Вырывали корни. В короткий срок самым распространенным наказанием стало – за истинное или мнимое оскорбление царского достоинства. Назови кто-нибудь царя не настоящим, тот и пропал. Подзуженная сторонниками Басманова толпа устраивала уличные расправы, уничтожая врагов. Среди прочих схватили дворянина Петра Тургенева и мещанина Федора, возмущавших против Димитрия, называвших его Антихристом и любимцем Сатаны. Московская чернь растерзала смутьянов, приговаривая:

– Умираете за дело!

Власти расселили Чудов монастырь, где в пику царю больше всего трепались про Отрепьева. Были приняты меры против семьи Григория, то ли недовольной за малую от него поддержку, то ли пугавшей, что укажет на лжецаря без мзды. Дело темное. Но дядю – Смирного-Отрепьева, посылавшегося к Сигизмунду для уличения племянника, с Димитрием не встретившегося, брата и мать, вдову Варвару удалили от политических игрищ в Сибирь.

Партия Шуйских нашла, чем ответить. Поляки трепали, что Сигизмунд лишь по видимости любит Димитрия. Взяв то на вооружение, бояре отправили в Краков посланцем Безобразова с письмом от уважаемых старейшин России, что народ предпочел бы неведомому Димитрию Сигизмундова сына Владислава. Через какого-то шведа передали в польский Сейм, будто мать Димитрия признала его под пытками. Де, не сын он ее. На московском престоле обманщик.

В самом Кремле опять бурлили стрельцы. Стрелецкий голова Григорий Микулин показательно сажал на колы новых смутьянов.

Дьяк Тимофей Осипов несколько дней говел дома, приобщился святых и Тайн, прошел в Думу и перед всеми боярами назвал царя Гришкою Отрепьевым, рабом греха еретиком. Осипова схватили. Его, как прежде стрельцов, пытал Басманов. Дьяк никого не выдал. Его посадили на кол без сообщников.

Проживший ум царь Симеон на людях сказал: Димитрий – не сын отца. Симеона обвинили в неблагодарности. Тут же сослали на окончательный постриг в Соловецкий монастырь.