Пели колокола, стреляли из пушек, били в барабаны, играли на трубах и свирелях. Были длинные трубы, доселе на Руси невиданные.

Вторично разыгралась летняя сухая вьюга. Пыль застилала вид. Обыватели обсуждали Марину. Кто-то издали находил ее неписанной красавицей, кто-то – чудом – юдом, с рыбьим чешуйчатым хвостом, нестриженными крашеными когтями, пестрыми надкрыльями – платье Марины было с буфами. Простой люд не разобрал лица, только не стало тайной: царская невеста не вышла ростом.

На Красной площади Марину ждал сводный оркестр. Литавры производили благозвучный оглушающий гром. Любопытные москвичи разговаривали в уши криком. У самых Спасских ворот стояла отдельная польская музыкальная команда. При подъезде Марины они заиграли «Навеки в счастье и несчастье».

Колесница остановилась в Кремле у девичьего Вознесенского монастыря. Там ждала царственная свекровь. Нагая встретила, обняла, поцеловала и повела невестку в келью.

В Москве экстренно расселяли прибывших поляков. Мнишеку отдали Борисов Кремлевский дом. Другим – лучшие дома в Китае, на Арбате, в Белом городе. Вооруженные наемники врывались в терема, требовали срочно удалиться хозяевам. Недовольных выволакивали, таскали за волосы, пинали, били под зад. Поступали крайне оскорбительно, доходя до насилий, бесчестия, краж. Москвичи, обвыкшие к немцам, спрашивали у них про поляков, отчего те привезли в возах столько оружия, пуль и пороха, отчего ходят с двумя саблями и пистолями на боку? Ходят ли и в их краях на свадьбу, как на битву? Немцы отвечали уклончиво. Про поляков же немедленно распустили слух: они приехали захватить Москву.

Вместе с Мариной приехали великие королевские послы: паны Олесницкий и Госевский. Оба с многочисленною вооруженною свитой, тут же размещенной по Китайгородским монастырям. Про эти два отряда тут же выдумали, что они повезут назад казну московскую – Маринино вено. Димитрий отдает за нее Литве и богатые русские земли до Можайска. На самом деле Олесницкий и Госевский лишь заступали место короля на скорой свадьбе.

Рассеивая неблагоприятные себе слухи, Димитрий объявил щедрое вознаграждение хозяевам домов за постой гостей. На Думе им было лично боярам сказано: на счет Смоленска с Новгород - Северской землей с Мнишеком пересмотрено. Ни пяди русской земли он не получит. Обыкновенный народ получил от Димитрия щедрые денежные раздачи. Вспомнены были меры Борисова голода, сейчас примененные для ласки.

Целовальники, дьяки и приказчики шли в народ, убеждая одариваемых, что Марина день и ночь учит православный закон, готовится к крещению. В первый день она, действительно, ничего не ела, гнушаясь русской речной рыбой да репою. На второй день Димитрий не обещал прислать поваров отца. Мнишековичам отдали ключи от царских запасов. В Воскресенском монастыре густо запахло телятиной с тонкими подливами. На церковном греческом масле для невесты жарили.

Московитов отвращало, что Марина, не стыдясь, виделась с женихом. Сидела с ним за одним столом на пирах, словно венчанная. Так и венчанные с мужьями за общим столом не сидели! Московские пиры были казармою. Разве что оргии – то другой случай. Марина не тупила глаз, когда говорила с боярами или духовенством. Стремительно усваивая русский язы, имела и высказывала собственное мнение. На нее же и глаза было стыдно поднять: подчас низко декольтированная, с подушкой на заднице, всегда с насмешливым презрением на устах, обнаженными инстинктами в глазах под искусно наклеенными ресницами, а то одетая в немыслимую шапку с пришитыми ушами такой ширины, что не проходила прямо не во все двери. Горничные болтали: царская избранница утягивается китовым усом и железной пластиною, на голову цепляет чужих волос накладки. Димитрий принялся ей уподабливаться. Втыкал страусовые перья в шевелюру, переплетал пряди жемчужной нитью. Надевал обтягивающие камзолы, чулки с лентами, широкие дутые с позументами шаровары, прорезанные бархатным мешочком гульфика. Носил шпагу вместо сабли.

К невесте в келью Вознесенского монастыря Димитрий являлся с музыкой. Прямо в трапезной пели и плясали вдвоем и компаниями. Приглашали послушную мать. Вечерами Марина, сопровождаемая лишь служанкой Ханкой да подружкой Варварой Казановской, ездила к Димитрию во дворец, подолгу оставаясь с ним наедине. По вечерам они ездили и на конях вдоль реки кататься. Марина хорошо скакала. Возмущало, Марина не применялась к русским обычаям. Предполагали: или она была близка с Димитрием до свадьбы, или, сведав об неудаленной Ксении, торопилась удержать государя наглой девственной храбростью. Сходились: колдовство придавало удачливости. Необузданный характер избалованного тронным счастьем Димитрия указывал: он способен отвернуться в одночасье. Марина держалась настороже. До свадьбы она не рисковала отпускать его ни на минуту. Сама придумывала предлог, чтобы видеться. Димитрий чуял в Марине неумолимое сродство. Азартные игроки нашли друг друга. С рожденья их брак был вписан на небесах. Но взвешенное легкомыслие Марины было и тлеющим фитилем мины, готовой неуместным взрывом раскидать ошеломленных авантюризмом робких сторонников..

Грязные под знаменами Димитрия славно поспешествовали в Московском походе. Отец и два его сына геройски воевали на Десне под Трубчевском. В медвежьих шубах навыворот для острастки, с саблями наголо скакали на правое крыло Борисова войско. Рубили, секли, получали раны. Севастьяну порезали лицо, теперь его с Исидором стало не спутать. Матвей, опрокинутый пикою, отшиб бок и по сей день прихрамывал. Димитрий не промахнул усердных вояк. После воцарения повесил на грудь семье золотые медали со своим профилем.

В Москве Грязные укрепились в первых рядах Димитриевых приверженцев. Они, как и другие русские, отодвинулись иноземцами, когда после брожения в стрелецких рядах царь передал ближнюю охрану ливонцам, шотландцам и французам. Петр Басманов организовал собственную дружину, и Грязные к нему примкнули. У Басманова были одни русские, все верные Димитрию.

Марина приехала с Ханкой. Грязные возобновили ухаживания за продувной служанкой. Севастьян показывал Ханке войсковые упражнения, рубил на лету подброшенные ветви саблей. Исидор привозил поздние подснежники и ранний сиреневый цвет. Матвей поступил основательнее. Он вывез Ханку на кладбище представить могилу усопшей жены. По замененному кресту, Матвей понял: в могиле перемена. Не смутившись, он повез Ханку (та сидела в возке, Матвей управлял вожжами) к усыпальнице дяди Якова. Насыпь Ефросиньи Степановны оказалась по правую руку от его вымытого дождями да снегом деревянного оклада. Знамо, некто из сердобольной родни уложил тела любящих подле.

Матвей клялся Ханке: раз он вдов, он может жениться. Ханка смеялась над ним: не в том вопрос и торопилась к Марине.

Разгневанный, что изменницу жену перезахоронили рядом с согрешившим с ней дядей, Матвей допрашивал родню. Многие из Грязных перемерли, иные рассеялись. В силе пребывал только брат - Тимофей Грязной, тоже присягнувший Димитрию. Тимофею было не до того, как Ефросинья оказалась подле Якова.

Грозные дворцовые события заглушали частные истории. Казалось, сама русская земля притихла в ожидании надвигавшегося урагана. Над Москвой витало предчувствие посла Власьева: свадьба Димитрия с Мариной добром не кончится.