– Я все понял, – сказал я сухо. И в самом деле: чего тут было не понять?

Я встал. Вежливо поклонился:

– Произошло недоразумение, господа. Мне не нужно было встречаться с вами. Приятного аппетита! И я направился к выходу.

– Постойте, как же?..

– А счет? – возопил второй.

– Нет товара – нет денег, – ответил я наставительно.

– Мы согласны дать вам любое место в правительстве! Оттуда вы сможете…

– Как-нибудь в другой раз, – пообещал я, аккуратно затворяя за собой белую с золотом дверь.

Папе извиняться передо мною не хотелось, и он лишь пробормотал несколько слов, из которых следовало, что в парламенте обстановка меняется ежедневно, выгодные дела там рвут друг у друга, так что порой бывает совершенно непонятно, к кому следует обращаться, а от кого нужно держаться подальше. В ответ я лишь спросил:

– Что, у вас там нет своих людей, что ли?

– Есть-то есть, – ответил он, и в голосе его прозвучала досада. – Но там они в два счета развращаются, так что мы им перестаем доверять…

Я выразил ему сочувствие по этому поводу. После чего он пообещал, несколько приободрившись:

– Ничего, в правительстве устойчивости больше, так что с королевской партией договориться будет проще. Правда, – он вздохнул, – дороже. Но тут уж ничего не поделаешь…

– Ну, – необдуманно проговорил я, – все равно, это будет куда меньше, чем полагает президент…

И тут же спохватился: не следовало этого говорить, вот уж не следовало! Не дал себе труда подумать… Но было поздно: слова прозвучали и никак не прошли мимо слуха папы. Внешне ничего не изменилось, но у меня возникло четкое ощущение: он внутренне напрягся, насторожился, словно готовясь к схватке.

– Когда можно будет встретиться с людьми из той партии? – спросил я, стараясь показать, что ничего не понял и не заметил.

Но это не помогло: папа оставался в напряжении. Однако тоже старался никак не проявить этого.

– К сожалению, только завтра, – ответил он. – Они избегают заниматься делами во внеслужебное время. Старая традиция…

Может быть, так оно и было в действительности, и вынужденная проволочка папу огорчила: моему присутствию здесь он почему-то не радовался более. Но могло существовать и другое объяснение, к сожалению, весьма правдоподобное: он наверняка понял, что мне стала известна разница между реальными ценами на должности на Симоне-и теми, что он сообщал в центр "Т", перед которым отчитывался в расходах, иными словами – который таким путем обворовывал. В организации "Т" признается воровство только за ее пределами, и за нарушение этого правила карают жестоко. Меня же папа теперь счел, похоже, доверенным лицом самого президента, присланным для выяснения истинной ситуации на рынке постов. Я невольно подумал, что следует быть настороже. Но когда это я не был начеку?

Прощаясь с папой, я спросил, как он посоветует скоротать вечер, оказавшийся в моем распоряжении. Он нехотя усмехнулся:

– Ну, для одинокого мужчины – не вижу проблем. Правда, посоветовать ничего не могу: у меня уже и возраст не тот, и вообще я человек семейный и ничего такого себе давно уже не позволяю. Но вы спросите у вашего спутника: он наверняка в курсе.

Однако проводить вечер в компании бывшего унтера мне вовсе не улыбалось. Конечно, можно было снова овладеть и его памятью, и намерениями, чтобы он накрепко забыл обо всем, что, быть может, увидит и услышит. Будь мы на ничьей земле, я так и сделал бы. Но сейчас мы находились на его территории, где он выступал не в одиночку, а среди людей папы наверняка имелись и сенсы, которым под силу оказалось бы восстановить его стертые воспоминания, я вовсе не хотел преувеличивать своих возможностей. С другой же стороны, на предстоящий вечер у меня были намечены некоторые действия, которые мне хотелось осуществить без свидетелей. И по дороге домой (если только можно было назвать домом отведенные мне покои в пригороде), отдыхая на заднем сиденье скользуна, я составил план действий на весь остаток дня – и на часть ночи тоже, если мне понадобится дополнительное время.

Приехав, мы прямо из гаража поднялись на жилой этаж. В комнате, которую можно было бы назвать гостиной, унтер, даже не испросив разрешения, развалился в одном из кресел, как бы показывая, кто здесь настоящий хозяин, и закрыл глаза – наверное, чтобы посмотреть по своему мику какой-нибудь вариабль со стрельбой и любовью. Мне захотелось выяснить, как отложилась в его памяти наша первая встреча – на корабле, помнит ли он меня вообще, а также как далеко простираются его нынешние полномочия, и я проговорил:

– Может, приготовишь что-нибудь на ужин?

– Я вам не повар, – ответил он, не поднимая век. «Ну, ладно, – подумал я. – Придется заняться тобою всерьез, а то ты совсем обнаглел».

– В таком случае я пойду куда-нибудь – закусить и развлечься. А ты отдыхай спокойно.

– Вам выходить не велено, – откликнулся он, все так же не открывая глаз: наверное, действие, которое он сейчас смотрел, было увлекательным, и ему не хотелось отрываться от него.

– Я ухожу, – проговорил я, вставая. – И что ты мне сделаешь?

Тут он взглянул наконец на меня. И привычным движением выхватил из наплечника дистант:

– Сказано сидеть – значит, сиди!

– Что же ты – в меня стрелять будешь?

– И буду, – ответил он уверенно.

– А что тебе скажет папа?

– Скажет спасибо, – проговорил он, усмехнувшись. Я уже воздействовал на него, освобождая его сознание и память от наложенных другими запретов. Он не сознавал этого: мое давление было постепенным и мягким.

– Если со мной хоть что-нибудь случится – начальство папу не поблагодарит. А уж он на тебе отыграется.