Теперь, на Горыни, наши разведывательные подразделения — батарея звукоразведки и батарея топографической разведки — работали с полной нагрузкой, определяя местонахождение вражеской артиллерии и передавая эти данные в огневые дивизионы. Контрбатарейной борьбой мы занимались несколько суток. Все атаки противника на участке 62-й стрелковой дивизии и других соединений и частей 15-го корпуса были отбиты. Но однажды утром мы узнали, что фашистские танки форсировали Горынь где-то южнее. Перестали слышать там привычные звуки боя. В середине дня ко мне на мельницу позвонил командир 3-го дивизиона капитан Саль.

— Наблюдаю немецкие танки! — доложил он.

— Много?

— Трудно сосчитать. Идут колонной по проселку. Густая пыль. Это у нас в тылу, километрах в полутора.

К вечеру обстановка еще более осложнилась. Противник с тыла атаковал огневые позиции 1-го и 3-го дивизионов. Здесь я впервые увидел, как «работает по танку» наша пушка-гаубица на прямой наводке. С командиром батареи старшим лейтенантом Феофаном Кравченко мы наблюдали за дорогой, когда сзади кто-то из разведчиков шепнул:

— Товарищ комполка, вон они!

Я оглянулся. По мелколесью, то показываясь в осиннике, то исчезая в нем, неспешно шли немецкие танки Т-III. Наши орудия, хорошо окопанные и замаскированные свежей зеленью, противник не замечал. Феофан Феофанович Кравченко взглянул на меня, я кивнул и почувствовал, как пересохло в горле. Танки шли, подставляя нам борта, до них было метров 600. Но дело в том, что предварительно батарейцы должны были развернуть орудия на 180 градусов. Маскировка слетит, и тут уж кто кого опередит!

— На колеса! — приказал Кравченко.

Бойцы расчетов, разведчики, связисты, водители — все кинулись к семитонным орудиям, чтобы, навалившись вместе, быстро развернуть их стволами к противнику. Управились в считанные секунды, и вот уже Кравченко скомандовал: [12]

— Первому орудию — по головному танку! Второму по танку, ориентир шесть! Третьему...

Грохнул выстрел. Головной танк от мощного удара как бы подпрыгнул и загорелся. У другого танка слетела башня, третий встал с расколотой броней, трещина была видна невооруженным глазом. Потом мне не раз доводилось видеть результативную стрельбу по немецким танкам, но эта запомнилась крепче всего. Может, потому, что она первая, а может, и потому, что уж очень эффективна и наглядна была эта стрельба тяжелых пушек-гаубиц прямой наводкой.

Ночью наш полк, выведя все орудия и машины, вышел из окружения и опять влился в боевые порядки 5-й армии. Армия продолжала активные действия, упорно контратакуя северный фланг немецко-фашистской группы армий «Юг», вынуждая ее отбивать эти контратаки на шоссе Новоград-Волынский — Житомир — Киев. Попытка вражеского командования с ходу прорваться к Киеву и овладеть им была сорвана.

Запомнился мне день 13 июля у поселка Чигири. На опушке леса, в землянке, командующий армией Михаил Иванович Потапов поставил на карте кружочек и приказал мне:

— Отсюда не уходить. Стоять до последнего.

— Есть, до последнего! — ответил я.

Он подумал и добавил:

— Шоссе должно стать непроходимым для их танков. Объясните с комиссаром каждому бойцу, что вся 5-я армия на него смотрит и надеется...

Семен Васильевич Братушный и его политработники вышли на огневые позиции и находились там в течение многодневного и почти непрерывного тяжелого боя. Захваченный участок шоссе мы наглухо закрыли. Часть орудий била фашистские танки прямой наводкой, другая часть вела огонь с закрытых позиций. Сожгли и подбили десятки вражеских танков и бронетранспортеров. Особенно отличились на прямой наводке батареи Феофана Кравченко, Федора Черевко и Павла Бабия. Молодые совсем люди, 22–23-х лет от роду, они быстро стали настоящими солдатами. В этих боях геройски погиб любимец полка, первый плясун, певец, отличный штабной командир, старший лейтенант Павел Иванович Батунов. Были и другие потери. Но полк в целом оставался полностью боеспособным. Только три орудия из 48 были потеряны безвозвратно.

5-я армия, отходя в глубину Коростеньского укрепленного района, продолжала вести упорные бои за каждый метр [13] земли. Так было в июле и первой половине августа. К этому времени стали ощущаться перебои в снабжении, мы были вынуждены экономить снаряды.

Вечером 17 августа мне передали по телефону распоряжение начальника артиллерии фронта генерала М. А. Парсегова (он накануне войны принял эту должность от генерала Н. Д. Яковлева, назначенного начальником Главного артиллерийского управления Красной Армии) прибыть в штаб артиллерии фронта. Вместо меня командиром полка назначался И. М. Семак, который, кстати сказать, только что был награжден боевым орденом и получил звание майора.

Попрощавшись с друзьями, я 18 августа выехал на восток. Бои шли уже в предместьях Киева и на притоке Днепра реке Ирпень, некоторые переправы находились под огнем артиллерии противника. Мы поехали дорогой на Чернигов, но все равно и на правом берегу Днепра и на левом пришлось нам с водителем не раз пережидать в канавах и за буграми авиационные бомбежки. Смотрели мы на это как на вещь обычную. Не знали тогда, что эти бомбежки лишь незначительная часть широкого вражеского плана по подготовке очередного наступления против киевской группировки советских войск, что, стремясь ее окружить, противник уже повернул с севера крупные силы танков и пехоты, а непосредственно под Киевом спланировал нанести удар через 4–5 дней{1}.