После полудня мы приехали в район Пирятина (километров 150 юго-восточнее Киева), где располагался штаб артиллерии Юго-Западного фронта. Начальник штаба полковник Н. Н. Гаврилов объявил, что я назначен в его штаб начальником оперативного отдела. Работа для меня новая, объем решаемых вопросов огромный, а времени для постепенного вхождения в них нет.

Всю ночь я просидел над картой, изучая расположение войск Юго-Западного фронта, группировки артиллерии, пути снабжения боеприпасами. Ну что я знал там, на фронте? Полосу шириной в несколько километров. А тут сотни километров. Да каких сложных! Во второй половине августа Юго-Западный фронт образовал заметный выступ, над которым с севера навис противник.

Бессонная ночь, проведенная за изучением документов, которые прямо или косвенно входили в круг моих новых [14] обязанностей, показала, что должность начальника оперативного отдела гораздо сложней, чем я себе это представлял до вчерашнего дня. По идее, ты должен, разбуди тебя хоть среди ночи, немедленно ответить на любой вопрос о группировках или перегруппировках артиллерии фронта: где, сколько, какого калибра орудия и минометы имеются на данный день и час; как обеспечены боеприпасами и транспортом; время, необходимое для переброски артиллерия из такого-то района в такой-то; характерные особенности местности по всей полосе фронта с точки зрения артиллериста и так далее. Знать все это и многое другое надо не только для того, чтобы на вопрос старшего начальника дать быстрый и точный ответ.

Ждать вопросов — значит быть пассивным. А на войне пассивность, инертность штабного работника чреваты большими неприятностями. Знание тогда приносит пользу, когда оно активное, действенное, ищущее. Однако предложения твои станут дельными, если ты хорошо знаешь не только свои войска, в данном случае артиллерию, но и войска противника, в первую очередь его артиллерию и танки.

Документы, которые я изучил, в их числе и оперативная карта, не дали достаточно полной информации ни о своей артиллерии, ни об артиллерии и танках противника. Слишком много было белых пятен — части противника с неустановленной нумерацией и составом; отсутствие свежей информации от своих частей.

Начальник отдела разведки полковник Георгий Семенович Надысев, к которому я обратился за помощью, сказал:

— Не думайте найти у нас готовые рецепты. Как штаб артиллерии, как боевой аппарат мы только еще складываемся. Не хватает опыта, специалистов и просто технических средств.

Он объяснил, что управление боевой подготовки артиллерии Киевского Особого военного округа после начала войны было переименовано в штаб артиллерии Юго-Западного фронта, но штат его и техническое оснащение практически те же. Нет собственного узла связи — ни телефонного, ни радио. Приходится пользоваться связью штаба фронта, это отнимает массу времени, артиллерийская информация запаздывает. Нет и своих сильных органов разведки на фронте, что, естественно, сказывается на данных о противнике.

— В общем, закатывайте рукава, Константин Петрович, — заключил полковник Надысев. — И ко мне заходите почаще, я тут старожил, чем могу, всегда помогу. [15]

Георгий Семенович действительно хорошо помог мне на первых порах. Характер у него был суровый, властный. Вместе с тем Надысев являлся великолепным специалистом. Большой эрудит, умница, он дело ставил выше всего, поэтому с ним легко работалось.

В этот день вечером я уже подготовил необходимые документы для ежедневного доклада начальника артиллерии фронта в Москву, в Штаб артиллерии Красной Армии. Начал вести рабочую и отчетную карты. В общем, дел навалилось столько, что головы некогда поднять, и я не раз и не два вспоминал передовую и наш 331-й гаубичный артполк РГК. Кстати сказать, первой частью, которую я нашел на рабочей карте, был этот полк.

На второй день меня вызвал начальник артиллерии фронта Михаил Артемьевич Парсегов, заслуженный генерал, получивший известность еще зимой 1939/40 года как один из организаторов артиллерийской подготовки при прорыве укреплений линии Маннергейма. Он расспросил меня о службе, о боевых действиях 331-го артполка. И положительный и отрицательный опыт, о котором я рассказывал, заинтересовал его, он приказал изложить все это письменно.

— Займитесь специалистами артиллерийской инструментальной разведки, — сказал он. — Это личное вам задание. У нас на всем фронте нет ни одного полноценного разведывательного дивизиона. Через десять дней жду вас с докладом.

Видимо, это задание мне дали потому, что мой 331-й артполк был одним из немногих полков, имевших полностью укомплектованный разведдивизион. В последних числах августа я смог доложить генералу Парсегову о состоянии и возможностях нашей артиллерийско-инструментальной разведки. Дивизионы АИР, входившие в состав полков РГК и некоторых тяжелых корпусных полков, понесли в летних боях большие потери и в материальной части и в людях. А пополнения мы могли ждать только из центра, так как специалистов по артиллерийской инструментальной разведке в запасном артполку нашего фронта не готовили. Доклад мой по необходимости вышел за первоначальную тему. Разговор о кадрах повлек за собой разговор о неправильном использовании курсантов артиллерийских училищ. Их вводили в бой в составе пехотных подразделений. Дрались они блестяще, однако разумно ли использовать курсантов второго и третьего курсов, почти готовых командиров взводов, в качестве рядовых пехотинцев? Они выбывают из строя, а кем мы завтра пополним комсостав артиллерийских частей? [16]

Требовали немедленного внимания и проблемы тяжелой артиллерии. Я уже рассказывал о действиях пушек-гаубиц на прямой наводке. Да, они своими мощными снарядами пробивали вражеские танки насквозь. Однако эти орудия следует использовать для борьбы с танками лишь при чрезвычайных обстоятельствах — когда нет другого выхода. А при господстве в воздухе авиации противника, при частых прорывах его танков к огневым позициям наши артполки РГК с их мощной, многотонной техникой сами несли очень большие потери. Пока в этих полках сохранился еще кадровый командный состав, надо было вывести их в тыл и восстанавливать боеспособность.