— Конечно, хорошо, — подтвердил Архипов. — Но хочу продолжить доклад. Немцы, товарищ комдив, лучше, чем мы, эвакуируют с поля боя поврежденную технику. Для этой цели у них имеются специальные тягачи. Сам видел. В следующий раз непременно подобьем, чтобы вблизи поглядеть на них...

— Молодец, комбат, — похвалил я Архипова. — Мы с удовольствием ознакомимся с их тягачами. Но подбивайте так, чтобы потом самим можно было использовать эти машины.

Погосов спросил комбата, как он собирается поступить со своим танком, как намерен отбуксировать его.

— Выполняя ваше личное указание, товарищ полковой комиссар, — с лукавинкой в глазах ответил комбат, — мы позаботились, чтобы иметь собственный тягач. Вот он, кстати, идет. Легок на помине.

К месту стоянки командирской машины быстро приближался... другой танк КВ, но весьма необычного вида. У него словно бритвой была отсечена пушка, впереди зияла огромная пробоина в башне, а башня была сильно изуродована и заклинена.

Мы с комдивом сердечно поблагодарили танкистов не только за успешное выполнение боевой задачи, но и за инициативу, благодаря которой обеспечивалась высокая боеспособность подразделения. Комдив Цибин обнял комбата и каждого члена его экипажа. А уходя, сказал шутливо, имея в виду меры, благодаря которым танкисты обеспечивали эвакуацию танков:

— Один-ноль в вашу пользу, товарищи! А мы сдаемся.

Лица танкистов осветила улыбка. Мы распрощались и уехали на командный пункт дивизии.

По пути я много думал об Архипове, о том, что услышал от него. Беседа с ним, видимо, занимала не только меня, потому что не успели мы сесть в машину, как полковник Цибин сказал: [148]

— Архипов — думающий командир. Десять дней воюет, а кажется, уже многое постиг. Молодец. Ему, пожалуй, и полк под силу. Как считаете, Иван Семенович?

Я полностью согласился с этим.

— Капитан Старков, Иван Григорьевич, тоже вполне зрелый в тактическом отношении командир, — заметил Погосов. — Ему я тоже доверил бы полк. Не подкачает.

— Верно, — откликнулся Цибин. — Такие командиры — наш надежный резерв. Не сомневаюсь — и Архипов, и Старков скоро будут командовать полками. А может быть, и не только полками...

После паузы Иван Григорьевич снова возобновил разговор, но уже в ином плане. Он заметил, что прав Архипов: немцы и в самом деле в последние дни меняют тактику. Но радоваться этому не приходится. Действия из засад малыми силами — наш козырь. Имея значительно меньше танков, чем гитлеровцы, мы вынуждены наносить фланговые удары малыми силами. А ведь это ненадолго. Враг перестраивает свои боевые порядки с таким расчетом, чтобы тяжелые танки не только атаковали в лоб нашу оборону, но и прикрывали бы собственные фланги. Тем самым он хочет снизить эффективность наших фланговых контратак. А это весьма тревожно. На массированное применение немцами бронетанковой техники нам придется отвечать тем же. Однако до подхода стратегических резервов вряд ли удастся создать большую плотность танковых подразделений даже на узких участках.

— Так что, други мои, впереди у нас с вами трудные времена, — огорченно заключил комдив.

С ним нельзя было не согласиться. Да и жизнь не замедлила подтвердить правильность такого вывода.

...На командном пункте дивизии нас с полковым комиссаром Погосовым (комдив Цибин ушел на свой НП) ожидала приятная новость, вернее, даже две новости. Во-первых, один из работников отдела пропаганды вручил нам еще пахнущие типографской краской листовки. В двух были описаны подвиги комсомольцев Зеленцова и Никитина, в остальных изложен опыт боевых действий батальонов Архипова, Богачева, Старкова.

Настоящим сюрпризом стали наши листовки и для коммунистов 86-го танкового полка, собравшихся в тот день на свое первое партийное собрание. Кстати, приглашение прибыть на это собрание и было второй новостью, взволновавшей нас с Погосовым. Вдуматься только [149] — через полчаса-час мы будем присутствовать на первом за дни войны партийном собрании части, целиком всей части!

День клонился к вечеру. Бои на участках обеих дивизий стали стихать. Хотя и с большими потерями для себя (только 43-я танковая дивизия за два дня обороны на реке Горынь потеряла 190 человек, 19 танков и 2 орудия), но мы все же задержали противника на занятом рубеже еще на два дня. А ведь за несколько дней он собирался добраться до Киева!

Несмотря на значительное превосходство врага в силах, войска 19-го мехкорпуса с 29 июня по 2 июля уничтожили в кровопролитных боях 55 танков, 15 орудий, 30 автомашин, 9 броневиков, 49 мотоциклов с колясками и свыше полка пехоты. В плен было захвачено около сотни гитлеровцев. В качестве трофеев к нам попали 3 броневика и много различного военного имущества {4}.

Эти официальные данные я считаю заниженными и неполными. Достаточно сказать, что уже в те дни сотни наших бойцов и командиров взяли на вооружение и с успехом применяли в бою трофейные автоматы, к которым имелись десятки тысяч патронов; в мотострелковых полках широко использовались немецкие скорострельные пулеметы МГ-34; многие офицеры связи имели трофейные мотоциклы с колясками, вооруженные пулеметами. Да и танков мы уничтожили значительно больше, чем указано выше. Но время стояло такое, что некогда было тогда скрупулезно считать трофеи.

Объективности ради должен сказать, что много вооружения и автотранспорта оставили на поле боя и наши войска, особенно в последующие дни сражений, когда пошли обильные дожди, наступила распутица, осложнилась доставка горючего и боеприпасов. Но об этом речь впереди.

* * *

В конце дня вдруг наступили минуты какой-то особой, ни с чем не сравнимой тишины. Мы уже свыклись с гулом артиллерийской канонады, не замечали трескотни пулеметов и автомагов, почти не реагировали на завывание авиабомб. А тут неожиданно запели птички, ожил прибрежный лес с задумчивыми полянами, засеребрилась [150] зеркальная гладь Горыни. Солнце садилось за лесом, отражаясь в воде полыхающим факелом.