Моими спутниками были старший политрук С. Н. Новожилов, вооруженный автоматом боец и шофер И. Климов. Небезопасный наш путь проходил через Житомир, на окраинах которого мы неожиданно услышали перестрелку. Оказалось, что какая-то немецкая часть все же прорвалась к городу с юга, там и шел бой по ее ликвидации.

Приготовив оружие и гранаты к бою, я решил проскочить через город на большой скорости. Красноармеец Климов великолепно справился с этой задачей, и через четверть часа наша машина мчалась уже в сторону Киева. Командный пункт фронта размещался в Святошино. Там меня принял начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Невысокого роста, широкоплечий, с массивной головой и удивительно густой шевелюрой, он жестом руки предложил мне сесть. Молча слушал генерал мой доклад. Держался, как мне показалось, сугубо официально, и я уже было пожалел, что не дождался члена Военного совета, который должен был прибыть на КП только к вечеру.

Однако постепенно лицо начальника штаба оживилось. Он стал расспрашивать о подробностях боев, о настроении личного состава, работе штаба корпуса, материальном обеспечении частей. Его большие карие глаза смотрели через пенсне с выражением неподдельного интереса ко всему, что касалось боевых действий наших войск и войск противника. Видно было, что информация из первых рук не часто поступала в его распоряжение.

— Дорогой товарищ Калядин, — как бы извиняясь, сказал он под конец, — я, к сожалению, далеко не все могу решить своей властью. Но вашу просьбу поддержу непременно.

И тут же, подняв трубку, генерал Пуркаев связался с командующим генерал-полковником М. И. Кирпоносом. Начальник штаба говорил спокойно, выразительно, расставляя акценты на главном, в чем нуждался наш корпус. И я понял — этот человек пользуется большим авторитетом у командующего, понял, что уеду не с пустыми руками. Не знаю, что ответил по телефону Кирпонос, но генерал Пуркаев произнес лишь одно слово: «Есть!» — и положил трубку. Затем внимательно и как-то строго посмотрел мне в глаза и сказал: [184]

— Идите к командующему. Он приглашает вас. Пока будете у него, я подготовлю необходимые распоряжения. Желаю успеха, — и крепко пожал мою руку.

Когда я открыл дверь в кабинет, командующий уже вышел из-за огромного письменного стола на середину комнаты и шагнул мне навстречу. Впервые я увидел его так близко. Передо мной стоял высокий, стройный, в хорошо пригнанном кителе генерал. Черные волосы, расчесанные на пробор, и большие голубые глаза делали его лицо очень привлекательным.

Я представился. Кирпонос усадил меня за длинный, покрытый зеленым сукном стол для гостей и сам присел в торце стола, где лежал заблаговременно приготовленный большой блокнот и аккуратно отточенный карандаш.

С большим вниманием и доброжелательностью выслушал он мой короткий доклад о нуждах корпуса и обстановке, сложившейся в его частях и соединениях.

— Цель вашего приезда мне известна от генерала Пуркаева, а еще раньше от товарища Фекленко. Он мне звонил. — Генерал-полковник сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, а затем продолжал: — Нам известно, что корпус понес большие потери, что бойцы и командиры воюют мужественно, геройски. Ваш корпус сыграл одну из главных ролей в разгроме передовых частей ударной группировки врага... Знаю, как тяжело пришлось 19-му механизированному в этих боях, особенно в период контрударов под Дубно и Ровно, на реке Горынь и в междуречье. Нелегким был его путь. И немудрено, что у вас осталось так мало танков...

Командующий встал, несколько раз прошелся по кабинету. Потом вновь сел на свое место и начал задавать мне вопросы. Его интересовало буквально все: и характер проведенных корпусом боев, и тактика противника, и наши приемы борьбы с ним, и особенно истребители танков. Командующий фронтом не делал скидки на то, что ведет разговор не с командиром, а с политработником. Он требовал конкретной характеристики боевых действий танковых дивизий, оценки тактической зрелости их командиров. Подробно расспрашивал и о политико-моральном состоянии наших воинов, а также солдат противника.

Ответив на все вопросы, я откровенно рассказал о перебоях в снабжении войск вооружением и боеприпасами, о неумении некоторых командиров и штабов наладить и постоянно поддерживать устойчивое управление войсками, [185] о связанных с этим неудачах в организации согласованных действий корпусов при попытке овладеть городом Дубно, о слабом взаимодействии между родами войск внутри соединений и частей. Рассказал и о мерах, которые уже приняты и принимаются командованием и отделом политической пропаганды корпуса для устранения этих недочетов, о способах и методах партийно-политического обеспечения боевых действий войск.

Командующий слушал со вниманием, делал в своем блокноте пометки и вновь задавал вопросы. Только позднее я понял, что он, видимо, уже знал о предстоящем введении в Красной Армии с 16 июля 1941 года института военных комиссаров. И не случайно в ходе беседы несколько раз подчеркивал: «Вы комиссар».

Закончив доклад и ответив на все вопросы, я ждал решения командующего фронтом. Положив обе руки на стол, он задумался. Потом начал тихо говорить. Рисуя общую картину, сложившуюся на Юго-Западном фронте к тому дню, он подчеркнул, что гитлеровское командование, используя внезапность нападения и свое превосходство в численности, технической оснащенности и боевом опыте, сумело захватить стратегическую инициативу. В силу этого мы оказались в очень невыгодном положении. Именно потому на данном этапе войны единственно возможным для нас способом ведения боевых действий на всех фронтах является стратегическая оборона. Задача при этом заключается в том, чтобы обескровить и остановить врага, вырвать у него инициативу.