Таких приборов мальчику раньше не приходилось видеть. Визгливый звук пронесся по комнате, и вперед выехала часть непонятной машины c двумя торчащими черными штырями. Осмотрев "штуковину", старик бойко подмигнул растерянному мальчику и достал из стола потертую белую пластинку с двумя круговыми отверстиями.

– Называется магнитофон - вроде старая какая-то штука, но ее часто используют за стеной, чтобы повторять уже готовую запись. У нас тоже с помощью нее пару раз вещали. На площади, если помнишь. Ах, точно. Ее же не видно вам... Но звук из нее шел. Если будешь готов - скажи, а то она сразу включается и начинает тараторить текст с жуткой скоростью.

На этот раз мальчик не смог сдержать любопытство: старик похоже много знал о городе за стеной, а может, пусть это и казалось невероятным - он даже бывал там. Уно тихо, будто боясь, что их могут подслушивать, спросил:

– Жан, а вы видели когда-нибудь людей из-за стены?

Детская непосредственность вопроса вызвала у старика грустную улыбку и медленное, отрицательное покачивание головой.

– А ты, я смотрю, мечтатель. Единственное отличие между мной и тобой: у меня уже нет шансов побывать там, - на последнем слове Жан отчего-то показал пальцем вверх, - а вот у тебя есть. Так, что-то мы с тобой заболтались. Скажи, когда будешь готов. Я могу включить в любую минуту.

Верхний лист, лежащий перед мальчиком, оказался подписан мелким печатным шрифтом: "Интерпретация давно утерянного мифа о пещере из трактата Сократа". Левее нашлась еще одна приписка: "Не претендует на полную достоверность, так как от исходного мифа осталась лишь общая концепция, а настоящее произведение утеряно".

– "Ин-тер-пре-та-ци-я", - по слогам прочитал мальчик и поднял растерянный взгляд на Жана, но тот лишь пожал плечами.
– Что это за миф о пещере?

– Не знаю, но Сократ - известный философ. Великая личность! Впрочем, сейчас сам все услышишь. Хотя я так и не понял, что имеется ввиду. Очевидно, что это нечто мудреное и понятное лишь людям за стеной.

"Сейчас или никогда", - подумал Уно и крепко схватил ручку - пальцы все еще плохо слушались, и он опасался, что не успеет за быстрым, как сказал Жан, голосом из магнитофона. Тем более, мальчик никогда не писал диктанты и боялся, что наделает кучу глупых ошибок.

– Я готов, - как можно увереннее произнес он и занес руку над листком.

Хрипы донеслись из прибора, когда панелька поехала назад, а затем из магнитофона полился быстрый, резкий голос, буквально выплевывающий одно слово за другим. От неожиданности Уно чуть было не пропустил первые предложения, но вовремя опомнился и принялся быстро записывать.

– Бытие со всеми в единой и непоколебимой вере - есть наибольшее счастье, доступное каждому. Щедрый дар, ограждающий душу от иллюзорных и бессмысленных метаний: однако находятся неокрепшие умы, желающие большего. Первого человека, поправшего единую веру, звали Еретик. Ересь о том, что всепоглощающая вера поработила людей и загнала их в пещеру, срывалась с его уст. Сущий бред нес он про узкий просвет на стене - единственный доступный отблеск реального мира. Тяжкие оковы, по его словам, охватывали людей, не давая даже сдвинуть головы, вот и видели они лишь то, что было перед ними. Вскрикивал он, что обращены люди спиной к свету, и сравнивал он этот свет с пылающим огнем.

Ограждала узников также ширма, вроде тех, что используют в театре теней - стояла она меж спинами закованных и пламенем. Нелепые вещи говорил он про других людей, ходящих за ширмой и проносящих различные предметы - будь то статуи, вазы или нечто иное. Еретик говорил об иллюзиях, о жалких тенях, принимаемых людьми за реальные вещи. Не хотел он мириться с этим миром, и желал показать людям не тени, а сами предметы, да только не понимал он, насколько губительна истина. Ускользала правда и меж его пальцев, ведь не осознавал он всего счастья единства и веры.

Жалость лишь заслужил он собственными речами, и отвернулись от него люди, живущие в пещере. Другой мир не нужен был никому, всех прельщали тени, уже давно ставшие реальнее самих вещей. А ведь предсказуемо и понятно все было: если заставить людей смотреть прямо на свет, то не выдержат их глаза этого. Еретик слишком поздно понял, когда спалил свои глаза дотла, что истина чужда детям мрака, и вернулся он сам к тому, что мог видеть, не обжигаясь. Тогда понял он, что достовернее тени, чем реальные предметы в испепеляющем свете огня. Слеп остался еретик, но обрел он счастье под сводами пещеры в окружении близких людей.

Ясность сознания вернул он и стал проповедовать новую истину: пещера и тени - вот реальность, и тогда последовали за ним люди, и приняли искренние слова в свои души. Вера вновь объединила жителей пещеры, и познали они счастье.

– Лист - мне, - бойко скомандовал Жан, выключая магнитофон и протягивая руку вперед.
– И никаких исправлений и дописываний - у меня четкие правила на этот счет.

Чернила из потекшей ручки оставили пару уродливых клякс, как на самом тексте, так и на руках Уно, так что он очень смущенно протянул исписанный листик старику. Неряшливость могла сыграть не лучшую роль при оценке, но мальчик хотел надеяться на лучшее. Осмотрев лист, Жан вновь задумчиво нахмурился и пожевал губами.