Шрифт:
Но вот подошел к концу седьмой класс, третий год учебы у Виктора Николаевича. Класс хорошо сдал все экзамены. Мы закончили неполную среднюю школу. На праздничном собрании всех выпускниц, где нам вручали аттестаты, Виктор Николаевич произнес прекрасную прочувствованную речь (лучше всех учителей!), заканчивавшуюся словами: «Всегда и везде пойте своим голосом, пусть он негромкий, незвучный, но обязательно свой».
...Виктор Николаевич больше не мой учитель. Он взял себе три пятых класса (с 1949 года он работал еще и в методкабинете). Потом, позже, Виктор Николаевич рассказал мне, что двенадцать-четырнадцать лет - это самый лучший возраст для девочек, можно лепить характеры, как из воска фигурки. После четырнадцати девчонки начинают «невеститься», их головы забиты другими делами, с такими неинтересно.
Итак, я уже в восьмом классе той же 233-й школы. Из двух параллельных классов с французским языком создали один; учениц Виктора Николаевича там было всего двенадцать человек из тридцати шести. Многих девочек со вполне приличными оценками перевели в другую школу, самые сильные из «ведомых» пошли в техникумы, все остальные - в ремесленные училища. В своем 8 «б» мы - ученицы Виктора Николаевича - держались особняком. Нас побаивался наш классный руководитель, учитель русско го языка и литературы Самуил Абелевич. Он знал и любил предмет, но у него не было волшебного дара Виктора Николаевича.
Виктор Николаевич больше не мой учитель. Огромная пустота в душе. Чтобы ее заполнить, я пошла в школьный кабинет Эрмитажа изучать историю искусства Европы, начала петь в хоре при Доме учителя, разместившемся в Юсуповском дворце. Но вот однажды на перемене Виктор Николаевич подозвал меня и сообщил, что у него большая радость: он наконец-то получил отдельную комнату, пусть совсем крохотную - всего восемь квадратных метров в коммунальной квартире на Садовой (дом 86, квартира 4 - легко, по словам Виктора Николаевича, запомнить: 8-6-4). Он пригласил меня и еще по моему выбору четыре-пять моих подруг на новоселье! Я выбрала Арину Леонтьеву, Галю Григорьеву, Таню Троянкер, Риту Тимофееву. Вместе со мной - пятеро. Ах, какой это был праздник! И наш хозяин, и мы, его гостьи, были одинаково счастливы. Как красиво и вкусно он нас угощал: сначала немного рыбы, затем ветчина с зеленым горошком и маслинами, на десерт - рокфор. И вина в различных стопках, стопочках, рюмках разного калибра. Стопки и рюмки хрустальные, стопочки серебряные маленькие. Из них в начале застолья пили херес и мадеру (буквально по одному глоточку, но подержав во рту, чтобы хорошо распробовать), потом из рюмок побольше, под ветчину - грузинские вина. Их понемногу отхлебывали, предварительно нюхали, взбалтывали и снова нюхали, потом пили маленькими глотками, не торопясь. Виктор Николаевич объяснял, что водку пьют из небольших стопок, одним глотком, коньяк наливают на донышко широких бокалов, согревают в руках и отхлебывают понемногу, но ни водки, ни коньяка нам никогда не предлагал. К сыру в крошечные рюмки подал ликер и объяснил, что его не столько пьют, сколько лижут. Посуда была красивая - фарфор, темно-синий кобальт с золотым колоском, приборы - серебряные вилки, ножи из нержавеющей стали с серебряными ручками. Консервы: рыба, ветчина, горошек, маслины. Хлеб, черный и белый, изящно нарезанный, в корзиночке с салфеткой. Салфетка - у каждого прибора, а крохотный столик накрыт скатертью.
В этой милой комнатке я бывала регулярно много раз на протяжении девяти лет. Каждый год той же компанией - 26 ноября, в день рождения Виктора Николаевича. Мы всегда приносили ему какой-то небольшой подарок и торт, он от души благодарил.
А в другие дни - я одна, иногда с кем-то из младших сестер.
Но всегда нас ожидал праздничный стол и хозяин, полностью готовый к приему гостей - аккуратно выбритый, подстриженный и причесанный, сорочка с галстуком, пиджак застегнут на все пуговицы. Иногда пили кофе или какао со сгущенным молоком, на стол в таком случае подавалось печенье или сухарики. Грязную посуду мы всегда мыли и тщательно вытирали, Виктор Николаевич тут же ее расставлял по местам.
За два-три дня до прихода я, по просьбе Виктора Николаевича, звонила ему. В трубке раздавался знакомый голос: «Слушаю». Я называла себя. В ответ: «А, Рива, очень рад. Приходи (называл день и час)». Я никогда не опаздывала. Виктор Николаевич опозданий не терпел, считал их признаком плохого воспитания и дурного тона.
План комнаты Виктора Николаевича: 1 - дверь; 2 - окно с форточкой, шторой и подоконником; 3 - окно в глухую стену, плотно заставленное большим буфетом; 4 - большой высокий буфет; 5 - кровать, превращенная в тахту; 6 - ковер над кроватью; 7 - обеденный стол под клеенкой, служивший Виктору Николаевичу рабочим столом, здесь же он ел, когда был один; 8 - выдвижной столик-тумбочка, его использовали для приема гостей, перемещая между кроватью-тахтой и буфетом; 9 - две книжные полки; 10, 11, 12 - стулья.
Постараюсь описать эту дивную комнату, с которой связаны чудесные воспоминания. Она выходила двумя окнами во двор. Правое окно - в глухую стену, расположенную совсем рядом. Это окно навсегда было закрыто большим, вместительным, со многими ящиками и отделениями буфетом. По-моему, там хранилось все имущество Виктора Николаевича. Вдоль другой, параллельной стены стояла узкая кровать, покрытая ковром. Получалась тахта, на ней помещалось два-три человека. В левой короткой части комнаты - обеденный стол, покрытый клеенкой. Там Виктор Николаевич работал - писал, читал. Над столом - небольшая полка с книгами, толстыми тетрадями и фарфоровыми фигурками - персонажами «Мертвых душ» и «Ревизора». Виктор Николаевич сам купил этот набор, он был замечательно выполнен ленинградскими художниками. По правой короткой стенке маленькая тумбочка (она и служила гостевым столиком для «больших приемов»), ее можно было выдвинуть, точнее - вдвинуть или придвинуть к кровати. Над тумбочкой - еще одна полочка с толстыми тетрадями и маленьким бюстом А. В. Суворова. На рабочем столе - настольная лампа. Над кроватью - небольшой ковер, настенная лампа и иконка овальной формы в легкой деревянной рамке с изображением Михаила Архангела. Видя наше изумление (дети атеистического времени), Виктор Николаевич просто сказал, указывая на икону: «Это родительское благословение. Я с ним не расстаюсь». С потолка спускалась чрезвычайно симпатичная лампа - соединенные треугольником небольшие трубки дневного света, накрытые вместо абажура красивым крепдешиновым платком в крупную красно-сине-белую клетку. Возле рабочего стола - два стула, третий - между буфетом и подоконником «действующего окна. На окне - штора. На подоконнике и под ним - бутылки хороших марочных вин. Потом к ним присоединилось «Российское полусладкое», слегка газированное. Виктор Николаевич любил его, а еще более - купаж, который составлял из какого-либо грузинского и «Российского полусладкого». Иногда «Российское» добавлял к хересу или мадере.
За столом Виктор Николаевич был неизменно доброжелателен и вел себя не как наш наставник, учитель, воспитатель, а как исключительно радушный хозяин. И мы себя чувствовали свободно и уютно. Сорока-Росинский внимательно расспрашивал о каждой из нас, радовался нашим успехам, вникал в планы, поддерживал. Разговор не прерывался ни на миг. Учитель любил расспрашивать Арину о Новгороде (тогда его не называли Великим). В этом городе Виктор Николаевич учился и окончил гимназию, прекрасно знал героическую и трагическую историю новгородской земли. Любил достопримечательности этого города - Кремль, старинные фрески Феофана Грека, Юрьев монастырь, Ярославово Дворище, языческую Перынь, дивный Волхов.
Учитель искренне горевал, зная, как чудовищно прошлась по Новгороду война. Виктор Николаевич хорошо помнил, что у Арины есть близкие родственники в тех краях (все знал о нас!), она бывает там во время летних каникул, она - правдивый свидетель того, что осталось от города, как его восстанавливают. Слушая рассказы, мы в то же время учились пробовать и пить разные вина, есть закуски, пользоваться ножом. Заставил распробовать маслины и сделал их и рокфор моим лакомством навсегда. Много рассказывал о сырах - твердых, мягких, плавленых: откуда пошли, какие страны и в чем именно преуспели. Подавал фрукты - яблоки, мандарины.