Как-то раз Виктор Николаевич рассказал мне о молодой учительнице Надежде Александровне, которой помог стать на ноги. Она, искренняя, но еще малоопытная, не вполне овладела методикой преподавания русского языка и литературы. Ее буквально затюкали инспекторы и руководство школы, где она работала. Человек стал терять веру в себя, а для учителя это - конец, надо искать новую профессию. Теперь, когда все наладилось, они с Надеждой Александровной - приятели, она заходит к нему поговорить, попить чайку.

Как всякий житель коммунальной квартиры, Виктор Николаевич посещал общественные бани. В середине 1950-х годов из их раздевалок постепенно исчезли шкафчики для белья и одежды. Вместо них появились открытые диванчики на двоих. Посетители раздевались и одевались на глазах друг у друга. Вот тогда Виктор Николаевич обнаружил, что мужчины носят не кальсоны и нижние рубашки, а трусы и майки. С глубоким изумлением он как-то сказал мне: «Представляешь, Рива, человек тщательно, от души намылся и тут же голыми ногами влезает в уличные брюки. А их отпаривают в лучшем случае пусть и каждый день, но только снаружи. В большинстве случаев их отпаривают не чаще раза в неделю. Эту одежду не стирают вовсе. Нижнее белье охраняет кожу от всякой дряни и прекрасно предохраняет от простуды. Зря от него отказались. Неладно это».

Я работала в лаборатории, ходила на научные заседания, влюблялась, но дружбы с Виктором Николаевичем не порывала, бывала у него не реже, а даже чаще, чем прежде. Однажды прихожу в назначенный заранее день и час, дверь, как обычно, открывает соседка и тут же у порога сообщает, что Виктор Николаевич с острым животом накануне отвезен в больницу (не помню, какую). На следующий день я, прихватив белый халат, купив что-то подходящее, буквально бегом бросилась в больницу. Добралась до палаты, роб ко вошла в нее (там было множество мужчин - все в больничной одежде). Виктор Николаевич лежал, уже прооперированный. Я подошла и встала рядом с его койкой. Он был очень смущен. Сказал, что операция (по поводу ущемления пупочной грыжи) была необходима, но прошла вполне удачно, что ему ничего не нужно, чтобы я не приходила его навещать, а по прошествии какого-то времени позвонила ему домой, и как только узнаю, что он дома, мы продолжим наши свидания и беседы. Видя мое крайнее огорчение (он не хотел взять принесенную мной еду), все-таки разрешил оставить передачу. И я ушла.

Виктор Николаевич был очень горд, потрясающе горд. Он, всю жизнь помогавший людям, не принимал никакого снисхождения, помощи, услуги в отношении себя. Помню, что, оказавшись вместе с Виктором Николаевичем в общественном транспорте (поездки на Острова, в кино, в театры), я много раз видела, как женщины пытались уступить место моему учителю. Он всегда благодарил и никогда не садился, говоря, что вполне способен постоять. Наедине со мной говорил: «Неужели я так стар и немощен? Нет, нет. Я достаточно крепок. Женщина не должна стоять, а я - сидеть на ее месте».

В 1958-1959 годах в жизни Виктора Николаевича появилась девочка лет двенадцати, то есть на десять лет моложе меня, - Верочка, дочь дворничихи, помогавшей Виктору Николаевичу по хозяйству (вымыть окно, убрать места общего пользования - коридор, прихожую, кухню, туалет, когда наступала очередь Виктора Николаевича). Квартира-то коммунальная, в конце недельного дежурства надо все вымыть, на неделе - подметать и выносить мусор. Конечно, Виктор Николаевич платил этой женщине, воспитанием девочки занимался даром и с большой охотой. Я видела Верочку несколько раз. Милая девчушка, бойкая, все носиком шмыгала. Виктор Николаевич ласково и терпеливо приучал ее к порядку, водил в кино, что-то рассказывал ей, может быть, занимался и с нею русским и литературой. Виктор Николаевич очень привязался к Верочке, а мне говорил, что если я заменила ему дочь, то Верочка - внучку.

И все время учитель работал. Писал. Иногда к моему приходу он не успевал закончить «свой урок», сидел за столом в жилете, без пиджака. Просил меня извинить его, дописывал намеченный раздел, немедленно надевал пиджак, подтягивал галстук, застегивал все пуговицы и становился внимательным и гостеприимным хозяином. Если я приходила одна, мы быстро превращали рабочий стол в обеденный. Вкусно ели, пили понемножку его любимые купажи и беседовали.

Однажды после того, как привычная компания моих подруг - уже студенток - посетила учителя в день его рождения, Виктор Николаевич заметил мне, что кое-кто злоупотребляет косметикой - перекрашивает волосы, подводит глаза, красит губы. «Это уж не девушка, а какой-то яркий цветок, который буквально кричит: "Опылите меня!"» - иронически прибавил учитель. Он был твердо убежден, что молодость - это наше лучшее украшение, менять данное природой - только портить, разрушать гармонию.

Наступила тяжкая пора в моей жизни - отлично окончив университет, я четыре месяца не имела работы, а следовательно, и денег. Буквально жила от одного обещания до другого. Вот тут я как-то предложила Виктору Николаевичу свои услуги как секретаря-переписчика. Но он посоветовал мне настойчиво искать работу, не тратить время на переписку. Сказал, что к нему собираются прислать аспирантку Герценовского института, что она и кафедра (я не спросила, а он не назвал эту кафедру), кажется, заинтересовались его работой, дело пойдет веселее.

Я еще чаще бывала у учителя, иногда вместе с сестрой.

Из воспоминаний моей сестры Кати (Екатерины Константиновны Шмидт): «Стояла зима 1959 года. Мне было всего 6 лет. Моя сестра Рива взяла меня первый раз в гости к своему учителю и наставнику Виктору Николаевичу. Мы шли по заснеженной улице Садовой пешком, так как жили не слишком далеко друг от друга. Дверь нам открыл пожилой человек в очках с толстыми стеклами. Это и был Виктор Николаевич. Он предложил нам раздеться и пройти в комнату. Нас уже ожидало угощение. На столе в вазочке лежало печенье и конфеты, а тут же стояли удивительные приборы, которых я ранее не видела: тонкие стеклянные стаканы в серебряных подстаканниках. Виктор Николаевич сам разлил в стаканы необыкновенно красивый, красно-коричневого цвета, чай. Я не умела пользоваться такими приборами и попыталась вынуть стакан из подстаканника, но строгий голос Виктора Николаевича: "Девочка!!!" - остановил меня. Я с трудом справилась со своей нелегкой задачей, пила чай как положено - придерживая рукой красивый подстаканник. Я тихонько сидела, слушая беседу Виктора Николаевича и моей сестры.