Задушевные беседы Виктор Николаевич вел со мной одной. Из них я однажды узнала, что еще в 1953 году Виктор Николаевич оставил нашу школу и перешел совсем близко к дому, на Лермонтовский вблизи Садовой. А вскоре Виктор Николаевич рассказал мне, что вовсе оставил работу, вышел на пенсию. Сказал: «Понимаешь, Рива, я совсем плохо стал видеть. Даже у сидящих на первых партах вместо лиц вижу какие-то блины. Нельзя работать с классом, не видя лиц своих учеников». Но работать Виктор Николаевич не перестал. Он изобрел новинку - «орфографическое лото»; из школы, где преподавал в конце своей педагогической деятельности, по договоренности с учителем русского языка и завучем, ему присылали «партию из семи-восьми человек - абсолютных двоечников». С ними Виктор Николаевич играл в это лото в прихожей ежедневно по одному часу после их уроков до тех пор, пока они не переходили в разряд твердых троечников. Тогда Виктор Николаевич звонил в школу и просил «новую партию». «Мои идиотики» - так ласково называл «ведомых» Виктор Николаевич. Он был чрезвычайно увлечен своим лото, видел большую перспективу в его использовании, но никто не хотел вдуматься, перестроиться, внедрить новинку. Куда бы Виктор Николаевич ни обращался - не с просьбой, а с предложением взять его работу на апробацию, разумеется, без вознаграждения, - ни одна школа, ни один методический кабинет, ни одна кафедра русского языка не решились на эксперимент. Но Виктор Николаевич - внешне по крайней мере - не унывал, продолжал совершенствовать свое детище. Много писал, но никогда не рассказывал и не показывал мне своей работы. И лото я никогда не видала. «Тебе не нужно. Ты и так грамотная», - вот что я услышала в ответ на свою просьбу показать мне лото. Я не настаивала. Молода была и глупа. По словам А. С. Пушкина, «мы ленивы и нелюбопытны». Полностью отношу к себе в этом случае.

Говорили мы с Виктором Николаевичем о многом. О несчастной любви - он сказал: «Несчастной любви не бывает. Любить гораздо важнее, чем быть любимым». О возможности или невозможности любви с первого взгляда - Виктор Николаевич верил в такую возможность, рассказал, что однажды с площадки стоящего поезда он увидел на площадке встречного и тоже стоящего поезда женщину. Они обменялись такими взглядами, что он до сих пор - через сорок лет - помнит ее. Поезд тронулся, они не успели и не смогли вымолвить друг другу ни слова, только помахали друг другу рукой. Виктор Николаевич был уверен, что мимо прошла любовь.

На мой вопрос, любил ли он Эллу Андреевну, свою жену, Виктор Николаевич ответил, что они вступили в брак не по страстному чувству, а скорее по расчету. Элла Андреевна была его коллегой, другом, разделяла его вкусы и убеждения, они искренне симпатизировали друг другу, у них были нормальные прочные супружеские отношения, но страсти не было. У каждого позади было многое. У Эллы Андреевны - первый брак и дочь от него (муж умер, оставив ее молодой вдовой), встречи с другими мужчинами. У самого Виктора Николаевича было много встреч и связей, в том числе опасных. Одна из них чуть не упекла его за решетку - роман во вкусе Ф. М. Достоевского, любимейшего его писателя2. Говорили об одиночестве. Виктор Николаевич рассказал, что ему часто приходилось быть одному, теперь он привык, а раньше иногда и страдал. Этот рассказ я передаю как можно точнее: «В таком огромном городе, как Петербург, а ныне Ленинград, вокруг проходят ежедневно сотни и тысячи лиц, но ты всем чужой, никто не поздоровается, никому нет дела до тебя. Не то в Германии. Каждый вечер я приходил в одно и то же кафе, сидел за одним и тем же столиком. Видел, как добрые отцы семейств со своими фрау и киндер целые вечера проводят в этом кафе. Мужчины по глоточку отпивают пиво из огромных кружек, откусывают по кусочку сосиски на вилке и рассуждают о политике.

2 Подробнее об этом - в биографии В. Н. Сорока-Росинского.

Женщины вяжут и го ворят о своих делах. Дети играют. Иногда мужчины дают своим женам отхлебнуть пива, откусить кусочек сосиски. И вот я как-то приболел и несколько вечеров не приходил в кафе. А когда пришел, бюргеры повскакали с мест, подбежали ко мне, хлопали по плечу, жали руку, говорили, что беспокоились, а теперь рады меня видеть. С этого вечера я уже не сидел один. Подсаживался к ним, все приветливо махали рукой, приглашали к своим столикам, тоже пил пиво глоточками и откусывал сосиску по кусочку, беседовал о политике. Было тепло на душе».

Беседовали о путешествиях. Я сказала, что мечтаю увидеть мир, и прибавила, что счастливцы - моряки дальнего плавания - объехали земной шар много раз. Виктор Николаевич ответил, что странствия - это замечательно, но они требуют пристального внимания к каждому объекту путешествия. Хорошо не просто побывать, но пожить в городе, городке, селении, изучить досконально природу, быт жителей, произведения искусства. Учитель был категорически против того, что называется и тогда, и сейчас «галопом по Европам». Он видел Европу, но хорошо знал только Германию, так как жил там два летних сезона. Чужие страны и города, как и все явления в жизни, надо сравнивать по принципу сходства и различия с тем, что хорошо знаешь. Для этого требуется время, раздумья. Что касается моряков дальнего плавания, то они, по словам Сорока-Росинского, не бывают нигде, кроме кабаков и борделей в портах. А эти заведения везде одинаковы.

Виктор Николаевич знал, что я с пятого класса собираюсь стать историком. Восторга не испытывал, но и не отговаривал. Советовал заняться археологией, давал читать книги о только что раскопанном государстве Урарту. А меня пленяла античная история и культура. Виктор Николаевич только слушал. Мои занятия в школьном кабинете Эрмитажа одобрял, занятия в хоре тоже. Виктор Николаевич и сам постоянно «попевал» (так он говаривал), рассказывал, что в молодости пел «очень недурно». Любил оперу русскую, итальянскую, находил большие различия между ними. Русская опера основана, как правило, на драматическом сюжете и очень мелодична. Итальянская - это прежде всего бельканто, сюжет на втором месте. Выделял «Травиату» и «Риголетто» Верди. Говорил, что из очень посредственной пьесы Гюго и мелодрамы Дюма-сына Верди создал истинные шедевры. Кстати, «Риголетто» я слушала в театре Консерватории вместе с Виктором Николаевичем.

Учитель чрезвычайно высоко ценил оперу Мусоргского «Борис Годунов», говорил, что музыка вполне достойна гениального пушкинского текста.

Любил оперы Н. А. Римского-Корсакова, написанные на исторические и летописные сюжеты, любил «Вражью силу» А. Серова. Музыка волновала Виктора Николаевича, создавала ему припод нятое настроение. Любил романсы Чайковского, Рахманинова... Об операх П. И. Чайковского «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» говорил, что музыка превосходна, но либретто - особенно «Пиковой дамы» - не выдерживают критики: «это вовсе не Пушкин, а бог знает что».

Пушкин нас обоих занимал постоянно. Виктор Николаевич любил его блистательную поэзию, его неподражаемо простую по форме, глубочайшую по содержанию прозу. Драматические произведения называл гениальными. «Скупой рыцарь», «Каменный гость» и «Моцарт и Сальери» шли в нашей Александринке 1950-х годов как один спектакль с двумя антрактами. СорокаРосинский был искренне возмущен этим обстоятельством, говорил, что такая подача поверхностна. В спектакле были заняты звезды - Н. Черкасов, Н. Симонов, Б. Фрейндлих... Но, по словам учителя, никакие самые лучшие артисты не спасали спектакль, так как на каждую трагедию приходилось слишком мало времени. Да и смешивать их - таких разных - не следует. Теряется значительность.