Летом этого же года мы с сестрой и Виктором Николаевичем поехали в кинотеатр "Ленинград" на просмотр фильма "Широка страна моя родная...". Это был первый в стране цветной широкоформатный фильм со стереоскопическим эффектом.

Виктор Николаевич очень плохо видел, поэтому мы сидели в центре зала в первом ряду. С огромного экрана на нас буквально летел катер, и брызги от него, казалось, вот-вот коснутся моего лица. Я громко закричала, закрыв лицо руками. Виктор Николаевич очень строго посмотрел на меня, и я поняла, что в общественном месте нужно вести себя тихо, чтобы не мешать другим.

Фильм был прекрасный, очень красочный, и нам всем понравился. По дороге домой мы втроем весело обсуждали его. Дойдя до пл. Мира (ныне Сенной), мы расстались с Виктором Николаевичем. Я была маленькой и очень устала от такой длительной прогулки. Рива посадила Виктора Николаевича в трамвай № 14, мы помахали ему рукой и поспешили домой, где нас уже ждали мама и бабушка с сестрой Мариной.

Прошло много лет с тех пор, и теперь, анализируя эти события, я поняла, что у Виктора Николаевича требования к маленьким детям были такие же, как к подросткам и взрослым - очень строгие. Виктор Николаевич в ребенке видел человека и обращался с ним соответственно».

Часто гуляя на Островах, Виктор Николаевич восхищался прекрасным пейзажным парком, рассказывал мне, что в начале ХХ века садово-парковое искусство в России стояло так высоко, что европейские садоводы приезжали к нам учиться. Снова говорили о путешествиях. К этому времени большинство моих подруг уже посетило Крым, Кавказ, а я нигде не была. Виктор Николаевич утешал меня и предложил в следующем году, когда я уже буду работать, поехать вместе с ним в Крым. «Кавказ - это дикость, а Крым - это древняя Таврида, города Босфорского царства, это Эллада. Я исходил Крым, особенно его южный берег, Судак, Коктебель пешком. По Крыму только так и можно путешествовать. Кстати, здесь и наша славная история. Аромат времени пронизывает эту землю. Бахчисарай - и "Бахчисарайский фонтан". Здесь бывал Лермонтов. А пейзажи! Представляешь, Рива, дорога - серпантин - крутая и бесконечная. Где-то внизу огромное синее море. Рядом - обрывы и прекрасные горы. Они всякий раз иные - розоватые, розовые, дымчатые, голубоватые, серо-коричневые, грозные, мрачные - в зависимости от времени суток и освещенности солнцем. Много раз во время путешествия Элла Андреевна вдруг просила остановиться и начинала шумно восхищаться открывающимися красотами. Я немедленно останавливался и тоже восторгался. Но в глубине души я знал, что остановка вызвана не только в самом деле прекрасными картинами природы, но прежде всего тем, что у Эллы Андреевны слабое сердце, она попросту задыхается, и ей требуется немедленный отдых. Сама Элла Андреевна ни за что не призналась бы в своей слабости. Она была горда, не выносила жалости и снисхождения к себе, всегда подтянута и элегантна. Крым бесконечно прекрасен. В Ялте жил А. П. Чехов. В Гаспре и в Мисхоре бывали подолгу Толстой, Горький. Знаменитые русские художники, писатели, поэты, врачи, ученые бывали в Крыму. А Макс Волошин многие годы, прожитые им в Коктебеле, писал окрестности Коктебеля». На мой вопрос о Волошине (я это имя услышала впервые) Виктор Николаевич ответил, что это очень интересный художник, поэт и личность самобытная - он не признавал «красных» и «белых». Он ухитрялся жить абсолютно по своему, часто в большой бедности, в полном забвении, но власти его не трогали.

Итак, летом 1959 года мы с Виктором Николаевичем строили планы будущей поездки в Крым. Мне шел двадцать третий год, я не имела ни работы, ни единой копейки денег; Виктору Николаевичу шел семьдесят седьмой, он работал, не покладая рук, абсолютно бесплатно, жил на скромную учительскую пенсию. Никогда не жаловался ни на что. Только однажды сказал мне, что практически утратил интерес к пище: «Просто по необходимости ввожу в себя потребное количество углеводов, белков, жиров. Хорошо, что ты, Рива, заходишь ко мне - одна или с подругами. Тогда я готовлюсь к приему и вместе с гостями ем и пью с удовольствием». Виктор Николаевич ни разу не поделился со мной мыслями о грозном будущем, которое ожидает его - одинокого. О сыне и его семье никогда не упоминал.

Как-то говорили об иностранных и русском языках. Виктор Николаевич восхищался бесконечным богатством русского языка: «Понимаешь, Рива, в нашем языке гигантский словарный состав, каждое слово имеет бесчисленное количество синонимов, антонимов; все глаголы спрягаются по лицам, числам и временам, есть разные способы выразить будущее и прошедшее время; все существительные, прилагательные, причастия, числительные склоняются по падежам и числам; существует множество идиоматических выражений («без царя в голове»; «каким из люльки, таким и в могилку»; «с лысиной родился - с белинкой помрешь» и т. п.); состав слова сложен - приставка (иногда две), корень, суффикс (иногда два), окончание - усиливают звучность, красоту, силу языка. У нас множество заимствований из чужих языков, но русский их вполне подчинил, обкатал и обогатился ими. Пушкин практически создал наш язык. Мы и сегодня говорим на этом языке. Конечно, не один Пушкин. Один, без сподвижников, без единомышленников вообще никто никогда ничего сделать не может. Один может сделать открытие. Но нужны последователи и единомышленники, чтобы открытие прижилось, укоренилось, прочно вошло в жизнь.

Сложен и богат английский - язык Шекспира. У меня, Рива, к Шекспиру особое отношение. По-моему, он - величайший драматург всех времен и народов. Его трагедии, исторические хроники, комедии имеют непреходящую ценность, так как затрагивают вечные - вневременные и надвременные - вопросы: любовь, дружбу, смерть, ревность, зависть, оскорбленное достоинство, неутолимую жажду власти... Знаешь, я счастлив, что сумел прочесть Шекспира на его родном языке. Спасибо историко-филологическому факультету. Выйдя из гимназии, я ни слова не знал по-английски. У нас его и в программе-то не было. Этот великий, труднейший язык (конечно, не такой трудный, как наш русский) я изучил в университете. Говорить по-английски так свободно, как по-русски, по-немецки, по-французски, конечно, не могу. Английскую речь понимаю, объясняюсь с трудом, но Шекспира прочел всего, включая его сонеты. Кстати, они очень хороши. Глубоки и поэтичны. Разумеется, современный английский весьма отличается от языка Шекспира. Язык живет, развивается, что-то отбрасывает, что-то вбирает новое. Но для общения на бытовом уровне достаточны пять тысяч иностранных слов, а примитивно объясняться можно, имея лишь одну тысячу иностранных слов, но бойко ею владея».

Наступил октябрь 1959 года. Наконец-то я нашла работу. Виктор Николаевич был очень рад за меня. И вот тут я смогла сделать ему подарок: с помощью друзей раздобыла два билета на знаменитый спектакль БДТ им. Горького «Идиот», поставленный Георгием Александровичем Товстоноговым. В главной роли - восходящая (в то время) звезда Иннокентий Михайлович Смоктуновский, еще не заслуженный, не народный, не лауреат никакой премии, просто гениальный артист. Когда друзья, с помощью которых я добывала билеты, узнали, что спектакль хочет видеть легендарный Викниксор, нам были выделены превосходные места в самой середине второго литерного ряда. Мы пришли в театр счастливые - нас искренне радовала реальная возможность увидеть прославленный спектакль. Виктор Николаевич взял с собой полевой бинокль и ни разу не оторвался от него. Игра И. М. Смоктуновского, великолепный актерский ансамбль, тонко разыгранные мизансцены, превосходное музыкальное сопровождение, интересная работа художника - все потрясало, волновало до глубины души, все было - «Идиот» Ф. М. Достоевского. По окончании спектакля (он шел целых пять часов!) я проводила Виктора Николаевича до его дома. Была холодная ясная ночь, пустынные улицы, а мы шли потихоньку и говорили об увиденном. Виктор Николаевич был глубоко тронут спектаклем и искренне благодарил меня «за доставленное наслаждение». Вот тогда, во время нашей ночной прогулки, я по-настоящему поняла, как любит и понимает Виктор Николаевич Достоевского, только-только начинавшего выходить из глубокого подполья. Дело в том, что вождь всех времен и народов терпеть не мог Достоевского, но вождь умер, было время хрущевской оттепели.

1960 год. Я бывала у Виктора Николаевича по прежнему и время от времени по просьбе мамы одалживала у него рублей по тридцать-пятьдесят. Семья наша жила мучительно трудно. Обычно долг я возвращала частями - по 15-20 рублей. Виктор Николаевич охотно давал мне взаймы, аккуратно заносил в свою книжечку, также аккуратно вычеркивал приносимые мною части долга. Где-то в мае я в очередной раз заняла у Виктора Николаевича 50 рублей. Он внес в свою книжечку дату, сумму и мое имя. В конце мая и в июне я возвратила 35 рублей. Виктор Николаевич, принимая деньги, делал пометки в своей заветной книжечке.