В одном из таких полетов в район города Путивля, где звенья бомбардировщиков штурмовали скопление живой силы и техники врага, в самолет лейтенанта Калинина [56] угодил вначале один, потом второй зенитный снаряд. Машину охватило пламя, и она стала неуправляемой. В эти секунды командир корабля услыхал тревожный голос штурмана Володи Шведовского:

–  Что делать, Николай?

–  Прыгать, всем прыгать!
– тоном приказа сказал Калинин.

Густой дым наполнял кабину, языки пламени подбирались к ногам, становилось нестерпимо жарко. Взглянув на приборную доску, летчик отметил: стрелка высотомера показывала пятьсот метров. «Пора прыгать», - подумал он и спросил в ларингофон:

–  Кто остался в самолете?

То ли потому, что штурман со стрелками уже покинули корабль, или потому, что сгорели провода внутренней радиосвязи, на вопрос командира никто не ответил. Калинин снова сказал себе: «Пора» - и, отжав защелку, выбросился из кабины.

С этой минуты летчик решительно ничего не помнил: как он раскрыл парашют, как приземлился, как подобрали его немцы и доставили в госпиталь для военнопленных… Только через сутки Калинин на некоторое время пришел в себя: он лежал на койке, голова, спина, ноги были забинтованы, все тело нестерпимо ломило. «Где я и что со мной?» - подумал лейтенант. Сквозь щелки опухших глаз он увидел вокруг много людей. Стал прислушиваться к разговору, понял: попал в немецкий госпиталь и сейчас говорят о нем, о его судьбе. Тот, долговязый, что все время находился в окружении персонала, подошел к изголовью и, тыча пальцем в голову [57] летчика, громко на ломаном русском языке сказал:

–  Этот пилет надо, как у вас говорит, воскрешайт. Он нам очен нужна. Даю вам десят дней…

–  Постараемся, господин оберштурмфюрер, постараемся, - ответил другой мужской голос.

–  Карошо!
– продолжал долговязый и пальцами правой руки с силой нажал на голову больного. Калинин громко простонал и тут же снова впал в забытье.

Очнулся летчик только ночью и, к своему удивлению, заметил у изголовья сидевшую в халате женщину.

–  Пить, - слабым голосом сказал летчик. Женщина быстро налила в стакан воды, приподняла голову больного и напоила его.

Помолчав, лейтенант спросил:

–  Кто вы будете?

–  Сестра, зовут меня Софьей, - наклонясь над ухом больного, почти шепотом сказала она.

–  Где я нахожусь?
– так же тихо продолжал Калинин.

–  В немецком госпитале для военнопленных.

–  Что меня ждет?

–  Будете хорошо вести себя - быстрое выздоровление.

–  В этом для меня нет никакой радости.

–  Будут и радости…

И Софья рассказала лейтенанту историю госпиталя. Еще менее месяца назад он был советским. Здесь лежало много раненых бойцов и командиров Красной Армии. Госпиталь со всем обслуживающим персоналом попал в окружение и не смог эвакуироваться с нашими отступающими частями. С приходом гитлеровцев его лишили продовольствия, все запасы медикаментов вывезли в те госпитали, где находились раненые немецкие офицеры и солдаты. Только благодаря местному населению больные получали необходимое питание, а также и медикаменты, собранные из прежних запасов городских и сельских аптек.

–  Обслуживающий персонал госпиталя весь из русских, дружный. Если надо - любая помощь будет оказана, - заключила сестра.

После того как Софья ушла, Калинин не сомкнул глаз. В голову лезли разные мысли: если сестра говорила [58] правду, он среди своих людей. Пойдет на поправку, тогда можно будет думать о том, как по лесным тропам и болотистым местам незамеченным пробраться за линию фронта. А вдруг Софья провокатор? Возможно, она была подослана специально для того, чтобы узнать, чем дышит советский летчик. «А я-то, простофиля, разболтался, - думал про себя летчик.

С этими тревожными мыслями Калинин встретил рассвет: за окном лил дождь, а в палате все больше и больше поскрипывали койки. Просыпались раненые. Постепенно между людьми завязывался разговор. Приподнялся и сосед Калинина справа. Покряхтев, он обратился к летчику:

–  Ваша фамилия Калинин, Николай Михайлович?
– спросил сосед.

–  Ну, допустим так.

–  Моя - Воскресенский, зовут Михаилом Григорьевичем. Я тоже летчик, на «пешках» летал. Был сбит истребителями, три дня назад доставлен в этот госпиталь.

Летчики разговорились. Трудный это был разговор двух советских людей, оказавшихся в фашистском госпитале. Какого вопроса ни касались, все сводилось к одному: при первой возможности - бежать.

–  Вот и надо нам как можно скорее вставать на ноги, - заключил Воскресенский.

–  Согласен, что надо. Только как бы побороть эту ненужную хворь, - добавил Калинин.

Молодость, непоколебимое желание во что бы то ни стало выбраться из фашистского плена делали свое дело. Летчики стали подниматься с коек и ходить по палате. На седьмые сутки их перевели в отдельную небольшую палату. Вскоре к ним пришла сестра Софья.

–  Как у летчиков дела?
– начиная разговор, спросила сестра. Ее большие карие глаза не могли скрыть какой-то радости.

–  Да вроде бы неплохо, - в тон сестрице ответил Воскресенский и добавил: - Вот только тоскуем по воздуху…

–  Воздух у вас будет - чистый, бодрящий, - улыбаясь, продолжала Софья.
– Сегодня ночью вам принесут гражданскую одежду, примерьте ее, а потом в путь-дорогу. Наши товарищи о вас уже позаботились. [59]

План побега Калинина и Воскресенского выдерживался точно. Через сутки Софья пришла в палату и, увидев летчиков переодетыми, серьезно сказала: