–  Курс 180!
– скомандовал Кутумов.

Спустя некоторое время впереди показался Гданьск. Через минуту-другую над городом и портом повисли «люстры». Более рельефно стала вырисовываться бухта и в глубине ее - судостроительные верфи. Это и была цель для экипажей нашего полка.

–  Боевой 175!
– внеся поправку на снос, продолжал командовать Кутумов.

–  Есть, 175!
– отозвался Шевелев.

Видно было, как в месте расположения верфи стали рваться фугасные и бронебойные бомбы. Десятки прожекторов шарили в небесном пространстве, вовсю палили зенитки. На земле отчетливо вспыхнули первые взрывы, буйно заполыхало яркое розовое пламя.

Приглушив моторы, Шевелев как бы крадучись подходил к объекту удара. Несмотря на все увеличивающуюся зенитную стрельбу, он четко выполняет все команды Кутумова. Вот штурман прицелился, и полетели вниз фугаски. Молодец Иван! Он отлично положил серию своих бомб, вызвав на территории верфи новый взрыв.

И только тут шевелевский корабль был обнаружен. Сразу же в него вцепилось десятка два прожекторов. Все исчезло из глаз летчика, кроме приборной доски. Самолет швыряло из стороны в сторону. Грохот разрывов зенитных снарядов пересиливал привычный гул моторов. В какое-то мгновение Шевелев краем глаза увидел неподалеку облако, словно пришедшее на выручку. Рванулся к нему, спрятался от прожекторов, а потом, резко изменив курс, благополучно выбрался из этого кромешного ада. И командир, и штурман, и стрелки издали хорошо видели, как на освещенную цель шли и шли все новые и новые бомбардировщики. [128]

После посадки на стоянке старательный техник самолета вместе со своими помощниками - мотористами и оруженцами особенно долго, со всех сторон, осматривали корабль, щупали его и недоуменно разводили руками. Потом восторженно произнесли:

–  Ни единой пробоины!

А через день снова полет в логово врага. Но теперь уже на другую цель - железнодорожный узел города Кенигсберг. Здесь насчитывалось десять пассажирских и четыре товарных и сортировочных станций. Все они располагались на левом берегу реки Прегель. Узел связывал четыре важнейшие железнодорожные магистрали. Задача, кажется, до предела ясна: надо вывести на определенное время из строя этот узел стальных дорог. Но как это сделать, когда в воздухе на маршруте творилось нечто несусветное: облака сходились все теснее, сталкивались, сжимали самолет. Корабль стал тревожно вздрагивать, проваливаться в серую муть. Антон Шевелев заметил, что контур антенны расплывается. На глазах у Кутумова мутнела прозрачная полусфера около переднего пулемета.

–  Обледенение!
– заволновался штурман.

На этом участке маршрута пробиться вверх не удастся. Стало быть, надо осторожно, пологим снижением выбираться вниз, пока положение не ухудшится и не будет угрожающим для полета. Но куда же запропастилась земля? Восемьсот метров, шестьсот, триста. Рельеф местности здесь ровный, превышений нет, но до каких пор можно снижаться? И когда высотомер показал цифру двести метров, внизу замелькали черные пространства лесов с серыми пятнами больших и малых полян. Не потерять бы ориентировку! Нет, Иван Кутумов не может подвести. Он специалист бывалый, свое дело знает в совершенстве.

Больше часа пришлось лететь в такой обстановке. Но потом нижняя кромка облаков начала подниматься. А еще через полчаса от экипажа-лидера полка последовала команда:

–  Условия нормальные, всем следовать с набором высоты!

Шевелев с радостью воспринял эту команду. Заоблачные полеты ему нравились больше других. Самолет длительное время скрыт от взора противника, к тому же [129] в спокойной обстановке можно лучше все обдумать, все прикинуть, как наверняка действовать над целью.

–  Идем за облака!
– довольным голосом передал он членам экипажа. И тут же добавил: - Готовиться всем к удару.

Как и раньше, в облаках сильно трясло. Но обледенения не наблюдалось. И, видимо, поэтому болтанка переносилась значительно легче: самолет уверенно набирал высоту. Шевелев временами сверял показания своего компаса, высотомера, указателя скорости с показаниями этих приборов у штурмана, добивался осуществления точного по месту и времени самолетовождения.

Заметно похолодало. Сверху все настойчивее пробивается лунный свет. Самолет вышел из толщи облаков, экипаж тут же взял более точный курс в сторону цели.

Словно по заказу - над Балтикой, как и в прошлом полете, хорошая погода. Облака заметно редеют, уходят прочь. Внизу чужая земля: косы, полуостровки, заливы. Уже с них начали огрызаться зенитки. Вокруг Кенигсберга виден целый лес прожекторов и пока еще неслышно колышется огневая преграда.

А направление захода на цель именно отсюда. Высота и время массированного удара по железнодорожному узлу точно указаны командованием. Что же, прямо через огонь? Да, пройти можно, и нужно. К тому же порядок в фашистском логове после удара первых полков уже нарушен, зенитки бьют бестолково. А светящие бомбы, сброшенные сразу тремя сериями, разгораются все ярче, все неумолимее, и вражеские прожекторы в освещенном небе превращаются в бесцветные линии.

Воздушный корабль Шевелева проскакивает невредимым, он уже внутри огневого кольца, у самой цели. Всюду настоящее пекло. Но Антон как бы забывает о возможности маневра. Только выдержать по всем правилам боевой курс, только обеспечить меткое попадание бомб - вот о чем заботится теперь летчик. Ивану Кутумову очень хочется точно прицелиться и подбавить на землю, в расположение железнодорожного узла, своего огоньку. Но вот нажата боевая кнопка. Идут томительные секунды: десять, двадцать, тридцать, сорок. Удар по центру цели.