Шрифт:
— Быстро — не значит торопко. Быстро — значит без суеты и без роздыху, — поучал тысяцкий Олега, который теперь сам ездил по городам и волостям.
Князь всё реже приходил к Даше, едва успевая отдохнуть между поездками. Однажды вечером, когда друзья втроём сидели у костра, Васята спросил неожиданно:
— Уж не остывать ли ты стал к Даше, княже?
— А что?
— Ничего. О своей «крестнице» пекусь, — ухмыльнулся Васята. Так он обычно называл Дашу.
— И сам не пойму, — задумчиво ответил Олег. — В конце дня говорю себе, что устал и останусь в тереме, а потом с вами или с тысяцким чуть ли не до первых петухов засиживаюсь.
Он пошевелил суковатой палкой уголья в костре. Искры взвихрились, на мгновение осветив возмужавшие лица друзей. У Васяты начало курчавиться подобие бородки, у Кореева над верхней губой отчётливо темнела полоска.
— Вроде и упрекнуть мне её не в чем, — продолжил так же задумчиво Олег. — Что ни пожелаю, всё исполняет. Все мои любимые яства знает, лучше, чем на поварне, готовит. А уж чистюля — спасу нет, банька беспрестанно топится, и утром, и вечером. Псалтирь у неё видел, спросил — смутилась, говорит, приходит к ней монашек, читать учит. — Олег вздохнул. — Не знаю. Матушка допекает: женись, говорит, хочется ей внучат нянчить. А как мне жениться, если даже с наложницей скучно.
— Значит, не пришло твоё время, — рассудительно сказал Епишка.
— Вот и я так думаю, не пришло.
— Ну, до женитьбы тебе ещё далеко. — Васята засмеялся. — Слушай, княже, хоть и «крестница» она мне, но, может, тебе именно Даша наскучила? Может, какую иную девку подобрать, а?
Олег ничего не ответил, лишь нахмурился. Епишка толкнул друга в бок.
— Ты не толкайся, я дело говорю. Мне вон каждая новая девка в радость.
— Только у тебя эта радость каждый раз всё короче и короче становится, — с укором сказал Епишка.
— Спать, однако, пора, — сердито заключил Олег и, поднявшись от костра, пошёл к походному шатру.
Этот разговор через некоторое время продолжился самым неожиданным образом: краснея и путаясь в словах, перемежая их поцелуями, Даша как-то призналась князю, что понесла и уже на четвёртом месяце.
Олег испугался. Ещё месяц-другой, и в княжеском тереме прознают, матушке донесут. Ведь всюду нос суют эти постнолицые, пропахшие ладаном, завистливые бабы или старые девы — кто их разберёт.
Он призвал на совет друзей.
— И донесут, это как водится, — согласился, выслушав, Васята.
Епишка усмехнулся.
— Не о том говорите, други.
— Как не о том? — Олег вспылил. — Матушка лишь о женитьбе и думает, небось и невесту уже приглядела. А тут я ей такой подарок...
— Вот и я говорю, — продолжил Епишка, — не о том речь ведёте. Надо бы о будущем человеке, а вы о каких-то бабах, что донесут великой княгине.
Олег задумался. Резкая поперечная складка легла между разлетающимися тёмными бровями. Он вскинул голову. Епифан ожидал окрика, но вместо того услыхал растерянный голос друга:
— Что же делать?
— Некоторые жёрнов мельничный поднимают, — хохотнул Васята.
— Дурак, — бросил в сердцах Олег.
— Тогда сделай, как от веку князья да великие бояре поступают, — посерьёзнел Васята.
— Как?
— Выдели ей деревеньку в стороне от Переяславля, чтоб на глаза зазря не попадалась. Выдай замуж за вдовца с детьми из огнищан [15] либо из тиунов княжеских, небогатых. — Васята хмыкнул. — Не ты первый, не ты последний.
15
Огнищанин — свободный человек, домовладелец, живущий на своей земле.
— Тиунов, говоришь? Да кто же согласится? — удивился Олег.
— Почитай, любой вдовец. Ты, княже, право, словно никогда из терема своего не выходил. А, Епишка?
Тот молча кивнул.
— А дитё? — спросил Олег.
— Что дитё? — Васята не понял.
— Моё ведь дитё.
— Ну и что? Думаешь, мало у тебя сводных сестёр да братьев по разным деревням живёт?
— Да, князь. Хоть и тихим вроде считался твой отец, а и он грешил, — подтвердил Епифан и быстро добавил: — Главное, у дитяти отец законный будет, так что никто в жизни не попрекнёт безотцовщиной.
Олег задумался. В голове была полная сумятица. Чужой пример, пусть даже отцовский, не указ. Это с одной стороны. А с другой — что ещё можно сделать? Растить ребёнка около себя, множить сложности? Вспомнилась рассказанная кем-то из старых бояр история о том, как чуть не распалось богатое Галицкое княжество, когда подросли у тамошнего князя двое сыновей — от нелюбимой жены и от любимой наложницы. Этого, незаконного, прозвали в народе по матери Настасьичем, и был он всем по сердцу. Но одни бояре встали за законного князя, другие за незаконного Настасьина...