Когда выходили из сеновала, Олег заметил неподалёку под яблонькой Васяту. Тот сладко посапывал, укрывшись невесть откуда взявшимся кожушком.

— Сторож! — усмехнулся князь, подтолкнув Дашу локтем.

— Ой, да идём скорее, ключница вот-вот поднимется. Или нет, лучше ты с ним останься... — И девушка побежала в сторону людской избы.

Олег подошёл к похрапывающему Васяте и пошевелил кожушок носком сапога. Парень встрепенулся, сел и, ничего не понимая со сна, стал лихорадочно шарить что-то у себя за спиной, потом, узнав князя, улыбнулся.

— Охранял? — спросил Олег.

— Охранял, да сморило. Ну как? — И на Васятином лице проступило такое откровенное любопытство, что Олегу стало смешно.

— Чего смеёшься-то, князь?

— Так не плакать же, — усмехнулся Олег, а про себя добавил: «Вот я и стал мужиком».

Весь день ему не давали покоя сладкие видения и воспоминания о прошлой ночи. Дождавшись вечера, Олег пошёл к знакомому сеновалу, увидев Дашу, накинулся на неё с таким жаром, что забыл даже о припасённых гостинцах. Отдал их позже, отдышавшись, и с умилением смотрел, лёжа на сухой прошлогодней соломе, как Даша опрятно ест, собирая крошки в узкую, твёрдую ладонь.

Через пару дней Васята осторожно сказал Олегу:

— Ты, князь, это... охолонись чуток. Даша-то едва ноги волочит, спит на ходу. Ты-то откукарекал — ив постель, а ей целый день работать. Ключница уже на неё взъелась, пришлось заступиться, а то бы отстегали на конюшне.

Олег согласно покивал, но всё осталось по-прежнему. Тем более что девушка отдавалась его ласкам с той же жадностью, с какой и он ласкал её. Только в первый день она ублажала его по принуждению, но этого он по молодости лет не понял, как не почувствовал, что яблочко было поклёванным. Не понял он и то, что вскоре проснулось в ней ответное чувство, и теперь готова Даша была на всё — сносить попрёки ключницы, шататься весь день от усталости, идти на конюшню, лишь бы угодить любимому и самой насытиться его нежностью.

Когда Васята во второй раз остерёг князя, тот, поподробнее расспросив друга, ругнул себя, недогадливого. А поразмыслив, поступил как настоящий князь: сразу после занятий на бронном дворе пришёл в малую палату, где обычно собирались ближние бояре, и, как был в лёгком доспехе, потный, разгорячённый, решительно сев на стольце, приказал вызвать дворского. Когда тот пришёл, сказал, глядя поверх головы старого боярина, чтобы не встречаться с ним взглядом:

— Я не хочу с тобой крутить, боярин. Да ты и сам, думаю, знаешь — у меня есть наложница.

По тому, как спокойно дворский принял эти слова, Олег сделал вывод: о Даше знают если не все, то многие. Он похвалил себя за то, что назвал девушку наложницей, тем самым неизмеримо подняв её положение: одно дело просто девка, каких водят на сеновал, а другое — наложница.

Боярин едва заметно улыбнулся.

— Вижу, ты уже осведомлен, — не преминул отметить улыбку Олег. — Тем лучше — мне проще говорить. Она, как ты знаешь, кабальная у боярина Алексина. Распорядись её выкупить, не жалея серебра, и поселить в пристойной избе у стены детинца. И хозяйство ей наладь доброе — с хлевом, овином, конюшней, коровником. Лошадь и корову выдели и работника приставь. — Он подумал и добавил: — Женатого.

— Может, в тереме поселить?

— Нет, — отрезал Олег. — Мне слава дяди Глеба не нужна.

Глеб Михайлович, дальний родственник, один из многочисленных новосильских удельных князей, вечно грызущихся за лоскутные волости, был известен тем, что имел нескольких наложниц и держал их при живой жене в своём тереме.

Дворский молча склонил тяжёлую седеющую голову и вышел. Олег, степенно встав со стольца, ответил на поклоны бояр, таращивших на него в изумлении глаза, и неторопливо пошёл к двери.

В переходе он, не удержавшись, почти побежал к Васяте, чтобы поделиться новостью и рассказать, как умно, по-взрослому провёл он трудный разговор с дворским.

— Но смотри, Васята, Даше об этом ни слова! Я сам ей скажу, когда всё будет готово, — предупредил он друга, закончив рассказ.

— Что я, глупый, что ли? — обиделся тот.

— И пусть сегодня не приходит в сад, отдохнёт.

— Скажу.

Однако долгожданное новоселье, к которому готовился Олег, живо представляя себе, как обрадуется Даша, не получилось. От елецкого князя прискакал гонец с сообщением, что из Дикого поля вышли разбойничьи орды царевича Ахмата и, скорее всего, они пройдут мимо нищего Ельца, сохраняя силы, и ударят прямо в сердце Рязанского княжества.

На этот раз Олег не стал кого-то просить взять его в поход. Собрав думу, он не терпящим возражения тоном объявил боярам и воеводам, что сам возглавит поход. Воеводой правой руки назвал Дебрянича, а левой — боярина Корнея.

Уже на следующий день основные силы рязанцев вышли из Переяславля наперехват ордынцам. Всадники спешили, непрерывно обмениваясь гонцами с передовым отрядом пограничной сторожи, который скрытно сопровождал ордынцев от самой межи. Хотя какая на южных границах Рязанской земли, у самого Дикого поля, межа? Ковыль, курганы да сурки...