...Вечером, распаренные после бани, во всём чистом, сидели юноши за столом в просторной горнице, старуха потчевала их, не переставая ворчать. Из её воркотни они узнали, что старый боярин служил ещё деду нынешнего князя — Ивану Калите, что погибли у боярыни в схватке с погаными двое сыновей, один из них дивным голосом от Бога был одарён, с тех пор и привечивает она певцов, гусляров и гудошников. И ещё не велела бабка грустные песни петь, чтобы не расстроить боярыню — лёгкая она на слёзы, хоть и радует её младший сын, храбрый и удачливый красавец.

— А самого Тютчи не будет, уехал в кремль, — важно сказала старуха.

Степан мгновенно насторожился, но так и не услыхал ничего о кремле.

Вошла боярыня, невысокая, дородная, лицо круглое, гладкое, без единой морщинки, хотя и было ей никак не меньше пятидесяти лет. За ней в горницу вошли две девушки, скорее всего дочери, и целый сонм сенных и дворовых девок.

...Степана долго не отпускали, просили петь ещё и ещё, так что, вернувшись в свою клетушку, утомлённые, юноши заснули как убитые.

Проспали до полудня.

— Что дальше делать-то будем? — задумчиво сказал Степан.

— А ничего, — беззаботно ответил Юшка. — Поедим.

— А дело?

— А что дело? Такое не в один день делается. Год уже, как воздвигают этот кремль, ещё успеем. Опять же неплохо самого боярина дождаться.

— Зачем нам боярин?

— Он же в кремле был, может, чего и узнаем.

— Так он тебе и расскажет.

— Ну... рассказать не расскажет, а меж словами и обмолвиться может. Да к тому ж другой ниточки у нас нет.

Вечером они опять пели, на этот раз рядом с боярыней сидел сам Тютча, а с ним и пара гостей. Хозяин слушал, важно кивая головой, никаких разговоров ни с домашними, ни с гостями не «вёл, даже когда Степан и Юшка замолкали, чтобы передохнуть.

Степан опять забеспокоился: если так и дальше пойдёт, Тютчи ими «угощать» всю Москву станут, сколько ещё времени им здесь маяться?

Но на следующий день, к вечеру, заглянула давешняя бабка и сказала, что отправляют их нынче к самим Вельяминовым.

— Рассказал им о вас боярин и теперь рад одолжение тысяцкому сделать.

Это имя было хорошо известно на Руси и не только на Москве. Наследственные московские тысяцкие, бояре, род которых уходил в далёкое прошлое, были по богатству, значимости и власти вторыми после княжеской семьи, если не равными.

«Ну вот, — подумал Степан, — теперь нас из рук в руки, из дома в дом передавать будут».

— Куда идти-то? — спросил без околичностей Юшка.

— Не идти, парень, повезут вас как бояр — с почётом в кремль, там терем Вельяминовых спокон века стоит.

Степан почувствовал, как ёкнуло сердце, — вот оно, пришло везение! Прав был Юшка, когда говорил, что не след торопиться... Он хотел было расспросить бабку, разузнать подробнее, где, в каком месте кремля живёт Вельяминов, но решил не проявлять излишнего любопытства, чтобы не насторожить старуху.

Кремль поразил теснотой, грязью, строительной бестолковщиной. Хотя и вечерело уже, работы не прекращались — жгли костры. Хоромы Вельяминовых были огорожены крепким забором, терем от старости потемнел, постройки сгрудились на тесном пространстве. Сделано всё было прочно, добротно, угадывалось древнее родовое гнездо.

В тесной горнице народу слушать Степана набилось много. Голос звучал плохо из-за духоты и усталости после вчерашнего, непривычно долгого пения.

Вечером Юшка выбрался из отведённой каморки оглядеться. Вернувшись, сказал:

— Может, сейчас и уйдём?

— А как нас завтра хватятся?

— Мы уже к тому времени всё в кремле облазим.

— Как из кремля уйдём? Ежели хватятся, искать станут — догонят...

— Пожалуй, ты прав, — согласился Юшка. — Хотя самое бы время уйти, никого нет. Тут все такие беззаботные, — видать, на стражу у кремлёвских ворот надеются. Ну да ладно, утро, как говорится, вечера мудренее...

Утром они долго ждали, когда их накормят, с грустью вспоминая корзину с пожертвованиями, что оставили за ненадобностью в клетушке у Тютчи, — сейчас она была бы кстати!

Когда наконец дворня соизволила их накормить, пришёл дюжий мужик и отвёл в соседний боярский терем. И хотя время было ещё раннее, до вечера далеко, их сразу же пригласили попеть. Присутствовала лишь боярыня да двое девок. Степан успел разглядеть только лицо, набелённое сверх всякой меры, и стройную фигуру. Долее рассматривать не решился, боясь приоткрыть веки.