Степан встал и поклонился:

— Для меня награда — честь, что выпала.

Князь милостиво улыбнулся:

— А что бы ты хотел к чести в прибавок?

Степан не стал задумываться и выпалил то, что заготовил заранее в надежде, что дойдёт разговор до награды за удачный поход в Москву.

— Дозволь спутника моего Юшку, лучникова сына, меченошей взять. Его боярин Корней хорошо знает.

— Из смердов? — Вопрос был к Корнею.

— Из смердов. То правда — его отец лучником у боярина Дебрянича был, — ответил Корней.

— Дозволяю взять стремянным, — кивнул князь.

Степан вспыхнул, закусил губу и, чтобы скрыть раздражение, поклонился. Меченоша, прояви он себя, мог стать и дружинником, а стремянный поднимался вверх по дружинной лестнице только в самых исключительных случаях. Окостенела при князе Олеге Ивановиче эта самая дружинная лестница, не то что в прошлые времена, когда удаль прокладывала витязю путь на самый верх.

— И ещё о милости прошу. — Степан выпрямился и взглянул прямо в глаза Олегу Ивановичу. — Отпусти меня в сторожевую сотню, князь!

— Ополоумел! — выкрикнул боярин Корней. — Ты, княжеский дружинник, под начало сотника идти хочешь?

— Ты же сам знаешь, боярин, княжеская дружина редко выходит в Дикое поле.

— Мести жаждешь? — спросил Олег Иванович, и в его улыбке мелькнуло одобрение. — Что ж, дозволяю. Пойдёшь под правую руку [26] сотника Ивана Шушака. — Князь перевёл взгляд на пергамен, показывая, что разговор со Степаном закончен.

Юшка ждал на княжеском дворе. Два стражника у крыльца с подозрением поглядывали на паренька, но тот пришёл сюда с дружинником, которого все во дворце знали, и стражники помалкивали, решив дождаться десятника.

Степан выбежал и бросился к Юшке, радостно улыбаясь.

— Ты мой стремянный! — Он обнял друга. — Не удалось сразу меченошей тебя сделать, ну, да всё ещё будет!

— Зато вместе! — воскликнул Юшка. Парни принялись тузить друг друга, возиться и смеяться так, словно были не на княжеском дворе, а на задах корнеевского дома.

— Бежим к боярине, возьмём твои пожитки. Сегодня же определю тебя в молодечную.

— Может, подождём боярина? Наверное, он захочет, чтобы ты боярыне и Алёнке всё, что можно, рассказал.

— Всё, что можно? — переспросил Степан. Ему вспомнились сальные лица ближних бояр, когда пришлось рассказывать о рябой боярыне.

— Ну, не всё, — хохотнул Юшка.

Степан вдруг крикнул, срываясь на фальцет:

— Не смей! Не смей, холоп!

Юшка достал дудочку, пропустил Степана вперёд и побрёл сзади, в двух шагах, наигрывая что-то задумчивое.

— Прости... — буркнул Степан.

— Ты не на меня кричишь, а на себя. Не знаешь, как теперь с Алёнкой встретиться.

— Алёнка ещё коза несмышлёная.

Юшка обернулся и сказал с улыбкой:

— Коза-то коза...

Сотник сторожевой сотни Иван Шушак, невысокий, сухой, жилистый, с лицом, покрытым рубцами от бесчисленных ран, встретил Степана хмуро. Да и чему радоваться? Мальчишка, милостник князя — сразу под правую руку.

— В походах бывал?

— Бывал.

— А в сече?

— Не довелось.

— Доведётся. Ты сын боярина Дебрянича?

— Да.

— Если ты к нам попросился мстить за отца и мать, — Степан понял, что сотник знал его отца или слышал о трагической гибели семьи боярина, — то напрасно. В сторожевой сотне превыше всего холодная голова ценится. Если можно уйти от сечи, то мы уходим.

— То-то я смотрю, у тебя на лице живого места нет, одни рубцы.

— За двадцать лет всякое случалось.

Странное дело, убедившись, что Степан действительно сын Дебрянича, сотник вроде подобрел. Небось наговорили ему невесть что про княжьего милостника...

Несмотря на суровые слова о недопустимости мести, сотник сразу же отправил Степана в далёкий разъезд, хотя отлично понимал, что Степан ещё ничего толком не знает и не разбирается в сторожевом деле. Плохо представляет, как устроены заставы, объезды и засеки, куда едут обычно конные дозоры и где расположены сторожевые вышки, то есть не имеет ни малейшего представления о том сложном, обширном, десятилетия складывающемся хозяйстве пограничья, что находилось в ведении сотника.

...Татар увидели на третий день пути после короткого привала. Было их на первый взгляд не больше десятка. Дозор, такой же, как и рязанский?