Шрифт:
Сомнения, подозрения, опасения терзали всё сильнее, но тут в Переяславль приехал с грамотой от Дмитрия Ивановича великий боярин Микула Вельяминов, брат недавно умершего московского тысяцкого, воевода полка правой руки, по сути третий человек в московском войске, если считать Дмитрия верховным воеводой.
Дмитрий самолично приписал к грамоте, что Вельяминову доверяет заключить союз и обговорить — как, когда и куда в случае необходимости собирать полки.
Но, несмотря на грамоту, переговоры шли трудно. К счастью, боярин Корней нашёл ключик к сердцу Микулы Вельяминова. Было что-то общее в этих воинах старшего поколения, по-медвежьи могучих, неторопливых, одинаково уважающих и воинскую потеху, и долгий пир. Оказалось, оба они более всего на свете любили посидеть с удилищем на берегу реки, глядя на безмятежный поплавок, мысленно призывая его дёрнуться и нырнуть. Занятие неутомительное и неторопливое.
Словом, уехал боярин Вельяминов с союзным договором о совместных действиях, если нападёт на одну из сторон кто-либо. Оговаривали — кто-либо, подразумевали — Арапша.
Глава двадцать четвёртая
Мурза неотрывно глядел на Олега Ивановича припухлыми немигающими глазами, словно надеялся этим подавить пленного.
Олег Иванович выдерживал тяжёлый взгляд спокойно. Он и сам частенько пользовался этим нехитрым приёмом, принимая удельных князей или строптивых бояр.
Видимо, перехитрил сам себя великий князь. По договору о союзе с Дмитрием Ивановичем он должен был в случае нападения Арапши привести свои полки к месту встречи у реки Пьяна. Но в самый последний момент Олегу Ивановичу стала невыносима мысль, что он, такой же великий князь, как Дмитрий, но старше на целых десять лет, должен вставать под его руку, как какой-нибудь удельный князёк. Под благовидным предлогом он задержался с десятком дружинников в полудне пути до реки Пьяна, — будь неладно это весёлое, легкомысленное название! — отправив полки вперёд под началом воеводы Алексича.
Арапша в долгом кровопролитном бою разгромил объединённые силы Москвы, Рязани и Пронска.
Казалось бы, радоваться Олегу Ивановичу своей предусмотрительности, благодаря которой миновал его позор поражения. Однако он не бежал, чтобы привычно укрыться в мещёрских чащобах, совесть не позволила, а остался, надеясь, что сумеет оказать помощь отступающим воинам, и в итоге попал в плен к высланному Арапшей сторожевому отряду ордынцев.
Великий князь Дмитрий, Боброк, Даниил Пронский, Владимир Серпуховской, воевода Алексин, боярин Корней, Епифан и Васята — все они, отступая с боем, плена избежали и своих воинов от ордынцев увели...
А Олег сидит теперь на голой земле в походном ордынском шатре, и перед ним на толстой кошме развалился Арапша, прискакавший сюда ради такого высокого пленника.
Спасибо, хоть не связали.
Мурза первым не выдержал и прервал затеянную им игру в молчанку.
— Ты улусник [40] Великой Золотой Орды, — произнёс Араб-шах.
— Да, я целовал ханскую печать на золотом ярлыке, данном мне Джанибеком, хранит небо его благородный дух.
— Почему же ты поднял против меня свои жалкие полки?
40
Улусник — правящий княжеством, или улусом, на основании ханского ярлыка.
— Я плачу подать в те сроки и в том размере, кои определены ярлыком, мурза. Я не чувствовал за собой вины и потому принял твои передовые отряды за шайки вольных ордынцев, что непрерывно беспокоят пределы Рязанской земли. — Олег Иванович говорил многословно, постепенно извлекая из памяти язык степей, которым давно не доводилось пользоваться.
— Ты лжёшь, собака! Ты отдал свои полки Дмитрию Московскому, нашему давнему врагу, когда я ещё не высылал свои передовые сотни! И ты ведь знал, что я родственник великого Мамая! — возмутился Арапша.
«Да, пришло время, когда родством с темником Мамаем гордятся в Орде больше, нежели родством с чингисидами», — вздохнул Олег Иванович, а вслух сказал:
— Могущественный Мамай, да будет благословенным его имя, недавно прислал мне свой подарок, степного жеребца. Мог ли я думать, что безо всякой моей вины он так скоро сменит милость на гнев?
— Опять врёшь, собака! Виляешь, как трусливый пёс! Ты по сговору послал свои полки Дмитрию Московскому!
«Повторяется мурза, — подумал Олег Иванович. — Видно, нету у него приказа, и он не знает, что со мной делать. Не предполагал Мамай, что меня в плен захватят. А я предполагал? Всегда успевал в Мещеру уйти, а тут... Хорошо хоть семью туда загодя отправил».
Мурза что-то кричал, распаляя себя. Князь перестал вслушиваться. Внезапно мурза хлопнул в ладоши, вбежали трое нукеров, мгновенно повалили Олега Ивановича и крепко стянули волосяными верёвками ему руки и ноги.
«Кажется, дело принимает худой оборот». Смерти Олег Иванович не боялся, больше страшился позора. Бывало, что по приказу хана или мурзы нукеры оплёвывали князя, били плётками, сапогами. Всё одинаково позорно, и не всякий князь после того осмеливался жить.
— Вот так же, спутанного арканом приведут ко мне Дмитрия Московского, и будете вы вдвоём ждать суда прославленного воина степей мурзы Мамая! — сказал тихо Араб-шах, словно не он только что кричал, надрывая глотку.