— Нынче бабье лето дивное стоит. Пойдём по грибы?

— Как проснутся наши голубки, так и пойдём.

— Воин, кто же по грибы в середине дня ходит! По утречку, по холодку, пока они под листьями прячутся — самая грибная охота!

Три дня бабьего лета остались в памяти молодых людей как непрерывный праздник, самый лучший в их жизни.

На четвёртый день Степан с утра о чём-то думал, потом, когда все вчетвером сидели за столом, сообщил, виновато улыбаясь:

— Надобно нам с Юшкой в Москву ехать.

— Так скоро? — опечалилась Алёна.

— Сколько уже дней после битвы прошло... Небось Семён нас в убитых числит, — сразу же поддержал друга Юшка.

— Ну ещё хоть денёчек! — умоляюще прошептала Алёна. На глаза её набежали слёзы.

— Хорошо, лада моя, ещё денёк, — быстро согласился Степан.

День прошёл незаметно, однако прежнего радостного настроения уже не было, словно тень чего-то страшного опустилась на дом.

Степан и Юшка ускакали ранним утром. Вечером вернулись усталые и угрюмые. Оказалось, Семён Мелик пал на Куликовом поле. Друзья помянули его в кружале и прихватили домой добрую баклажку старого мёда.

Новый воевода из молодых знал их плохо, строго попенял, что так долго не являлись. Особенно досталось Юшке:

— Ну, допустим, сотник раненный лежал, не мог явиться, а ты-то целым из боя вышел. Вполне мог прискакать, рассказать. Я тут с ног сбиваюсь — сотников и десятских не хватает, а у меня, оказывается, два каких воина есть!

По ворчливому, но в общем-то доброжелательному тону Степан понял, что новый воевода сторожевого полка слышал о них только хорошее.

Семёна Мелика поминали вдругорядь вечером, наперебой рассказывая притихшим девушкам, каким он был замечательным человеком и отважным воином.

— Завтра надо будет к вдове его наведаться, доброе слово молвить, — сказал Степан. — Один раз видели, но сразу поняли: они счастливо жили...

Юшка согласно кивнул. Над столом повисло молчание. Нарушил его Степан, смущённо откашлявшись в кулак:

— Не сыграть ли нам две свадьбы?

Девушки замерли.

— Отчего же нет, — степенно ответил Юшка.

— Вот завтра и договоримся с батюшкой.

— Это на ком же ты собрался жениться? — спросила с ехидцей Пригода.

— А ты не знаешь?

— Нет.

— До чего же ты у меня недогадливая. На тебе!

— А ты меня спросил? — неожиданно вскинулась Пригода.

— Чего спрашивать? Почитай, пять годков...

— Что пять годков?

— Ну, это...

Степан поглядел на растерянное лицо друга и фыркнул.

— А ты чего смеёшься? А ты меня спросил? — поддержала подругу Алёна с таким серьёзным и строгим лицом, что Степан на какое-то мгновение растерялся. Но девушек надолго не хватило: вначале Пригода, за ней и Алёна с хохотом бросились на шею каждая своему суженому.

До первых петухов сидели за столом, обсуждали, спорили — коль скоро мужчинам предстояло служить в сторожевой сотне в Москве, то и жёнам следовало перебраться в столицу.

— Купим большой дом и заживём вместе, — убеждал Степан девушек, которые никак не хотели переезжать в Москву, боясь, что окажутся там белыми воронами.

Уговорить удалось, лишь когда Юшка пригрозил: мол, на Москве весёлых жёнок много, а как соблазнят они соломенных вдовцов?

Потом стали спорить, где лучше венчаться. Женская половина стояла за скромную церковь. Степан с Юшкой хотели венчаться в самой Москве, найти церковь, чтобы поближе к кремлю, да служил бы не просто поп, а архиерей.

Сошлись на большом храме, что стоял в подмосковном селе на Ярославской дороге, рядом располагался большой мытный двор. Там же жили и сами мытники, или, по-московски, мытышники, знаменитые тем, что деньгу за товар умели взять у любого не мытьём, так катаньем. Потому и храм был в селе богатым, и звоны славные на всю округу, и хор, как говорили, митрополичьему не уступал.

Ещё долго шепталась каждая пара в своей светёлке, до самой тусклой осенней зари, перемежая разговоры ласками, пока наконец не сморил всех сладкий сон.

Юшка примчался на полузагнанном коне из Москвы ближе к вечеру. Спрыгнул во дворе, бросил повод на крюк у крыльца, вбежал в дом.

Навстречу вышла Пригода, румяная, весёлая, ясноглазая, в новом хитоне.

— Вот хорошо, что приехали. А мы баню протопили.

— Где Алёна?

— А что?

— Быстро приведи! — Пригода, почуяв неладное, не говоря ни слова, скрылась в дальних покоях.

Юшка торопливо поднял половицу в сенях, пошарил, извлёк закутанный в холстину пояс, в котором ещё во времена службы на меже прятал добычу, взвесил на руке. Затем метнулся в горницу, прогромыхав коваными сапогами по дубовым ступеням, рывком открыл дверь, схватил сундучок, стал перекладывать из него в пояс жуковинье, золотые иноземные монеты, гривны.