В избе было тепло, уютно. Весело потрескивали берёзовые поленья в очаге. Ковры на стенах и на полу - для тепла, для красоты. Высокое княжеское кресло в красном углу, под иконами. За занавеской - постель под медвежьей полостью. Посуда на столешнице простая, деревянная да глиняная, только для князя - высокий кубок из чернёного серебра. Без роскоши живёт князь, как и положено в походе, в одной избе и спит, и мужей принимает для совета.

Новости послы принесли невесёлые, докладывали виновато. Князь Всеволод принял посольство без вежливости, упрекал Юрия во многих винах: и злоумышляет-де против Мстиславичей, и земли за собой удерживает, принадлежность которых к Ростову сомнительна, и укреплённый град поставил в устье Нерли в угрозу Новгороду, надо бы сей град срыть до основания. А новгородские мужи и вовсе непотребно лаялись. Наипаче усердствовал в брани Петрила, отставленный вечниками от посадничества, но оставшийся в большой милости у Всеволода — в походе Петрила был тысяцким.

–  Миру не быть, княже, - твёрдо заключил Жирослав Иванкович своё невесёлое повествование.

–  Идите, мужи, вины вашей в новгородской дерзости нет, - ровным голосом, не показывая ни гнева, ни разочарования, промолвил Юрий.
– Урон от бесчестия ложится не на послов, а на тех неразумных, кто послов бесчестил...

До ночи простояли ростовские и суздальские полки на опушке леса, а утром снова вышли на открытое место - дразнить новгородцев своими стягами.

Юрий почему-то уверовал, что второй день молчаливого противостояния — последний. Прикинут воеводы Всеволода, что ростовцев и суздальцев - меньше, склонят своего князя на прямой бой. Если, дескать, князь Юрий не приступает, значит, слабости своей боится, самое время самим начинать битву!

Как ожидал Юрий, так и вышло.

Близко к полудню чёрной пеной поползло с горы новгородское воинство, разобрались на равнине по полкам.

Не догадывались новгородцы, что ещё ночью послал Юрий в обход Ждан-горы, справа, воеводу Якуна Короба с конной дружиной и велел до поры затаиться в лесу.

Глазастый Василий подсказывал:

–  На крыле сам Всеволод Мстиславич стоит, с ним вроде бы посадник Иванко Павлович, а налево - тысяцкий Петрила с новгородским ополчением; чаю — вот-вот приступят, зашевелились!

–  Вот по Всеволоду и надо ударить покрепче, - решил Юрий.
– Пётр Тихмень - в лоб, Якун - сбоку. Как сокрушим крыло, где князь и посадник, новгородское ополчение само рассыплется. Воеводам Непейце Семёновичу и Ивану Клыгину в челе и на левом крыле до перелома битвы упереться и стоять. Крепко стоять, не жалея живота своего. С нами Бог!

–  С нами Бог!
– сурово повторили воеводы, разъезжаясь по своим полкам.

Юрий остался на возвышенности с тысяцким Георгием Симоновичем и боярином Василием, самыми ближними мужами; то ли древний курган был под ними, усыпальница павших в незапамятные времена витязей, то ли просто малый холмишка средь равнины. Если доведётся победную чашу пить, то вместе с ними, друзьями верными, если смертную - тако же, общую...

Всё точно бы делал Юрий для победы, что можно было сделать, и теперь сидел на своём белом коне сторонним наблюдателем, передоверив судьбу свою и судьбу княжества в руки воевод. Оплошают воеводы - не спасёт князя и отборная ближняя дружина в блестящих бронях, неподвижно застывшая за спиной. Полягут верные дружинники, защищая своего господина, а после и он, князь, ляжет рядом с ними на окровавленный снег - спасаться бегством Юрий не собирался. На всё воля Божья...

Но надежда на победу была. Нутром чувствовал Юрий, что войско проникнуто духом святой жертвенности, и верил в конечный успех. С таким войском не победить нельзя!

Новгородское злое множество сразу навалилось и на чело, и на крылья. Изрядно приготовились новгородцы к прямому бою: передние ряды были в непробиваемых немецких доспехах, с длинными ударными копьями. Тяжело было ступать огруженным доспехами новгородцам по рыхлому снегу, надсадно дышали, обливались потом, но пёрли напролом, испуская воинственные вопли.

Сошлись полки, смешались.

Воины отбросили бесполезные в тесноте копья, бились мечами, топорами, шипастыми шестопёрами. Взметались над головами широкие полумесяцы мерянских секир. Оглушительно ревели боевые трубы.

Пятились ростовские и суздальские полки под неистовым напором. Медленно, но пятились...

Юрий обеспокоенно повернулся к тысяцкому Георгию Симоновичу:

–  Где ж Якун, почему медлит?

–  Воеводу Якуну лучше нас видно, когда в сражение вступать, - спокойно ответствовал старый тысяцкий, - Не тревожься, княже, за Якуна. И за других воевод не тревожься. Сам видишь - стоят крепко!

Наконец из леса, что примыкал к равнине сбоку Всеволодова полка, вынеслась дружинная конница.

Враз остановились и заметались вои на крыле новгородской рати, не зная, то ли дальше давить, то ли поворачиваться против внезапно нагрянувшей конницы.

Но на раздумья уже не было времени, конная дружина Якуна Короба врезалась в мятущуюся толпу.

Первым побежал князь Всеволод, мня, что сбоку ударила великая сила. Нетрусливый посадник Иванко Павлович кинулся было навстречу Якуну, увлекая за собой новгородский городовой полк, и нашёл быструю смерть от меча суздальского дружинника.