А на Руси слово «жалеть» означало то же, что «любить»...

– А банькой-то, Марья-душа, озаботилась?
– как бы мимоходом поинтересовался Василий.— Князь попариться пожелал.

Ульяна опустила голову, залилась жарким румянцем - догадалась. Но не было у неё ни обиды, ни внутреннего противления. Будь что будет...

Мужи отправились в баню одни. Однако едва Ульяна успела сменить праздничное платье на домашнюю распашную рубаху, стянутую простым пояском, и поснимала с пальцев тяжёлые перстни — в горницу заглянул Василий, поманил Марью.

О чём они шептались за дверью, Ульяна не слышала. Да и не прислушивалась она вовсе! Странное безразличие охватило Ульяну, не радовали больше ни восхищенные взгляды мужей, ни само княжеское гостевание. Тёплое чувство к князю, вдруг нахлынувшее на неё, будто истаивало, отдалялось. Проснётся утром - не вспомнит.

Но вошла Марья - весёлая, уверенная в своей правоте, - потянула Ульяну за руку. И Ульяна пошла за ней.

У баньки стоит дружинник с обнажённым мечом. Молча поклонился боярыням, отступил в сторону.

В предбаннике на лавке - востроглазый отрок в одном исподнем, босой. Бойко вскочил, поклонился в пояс, толкнул рукой низенькую дверцу - в мовницу. На круглом веснушчатом лице ни скрытой усмешки, ни намёка на осуждение — одна почтительность.

После Ульяна узнала, что это был Тишка, ближний комнатный холоп князя Юрия, и подружилась со смышлёным юношей, вдвоём они лелеяли князя Юрия Владимировича и оберегали его покой...

Перед порогом Ульяна помедлила, рука невольно потянулась перекреститься. Но спохватилась Ульяна - не к месту и не к случаю святой крест, дело-то греховное.

Пригнув голову, шагнула в мовницу.

Юрий сидел в уголке на лавке, обняв ладонями плечи, едва различимый в дрожащем пламени свечей. Свечей было много, но горели они в паркой мовнице плохо, трещали и чадили.

–  Здравствуй, княже, - тихо произнесла Ульяна.

Юрий кивнул, не повернув головы.

Но Ульяна не обиделась, догадалась - стесняется юный князь, робеет.

«Неужто я у него первая?» - осенила догадка.

Торопливо развязала поясок, сбросила распашник и осталась в одной сорочице из тонкой льняной ткани. Заговорила раскованно, сама удивляясь своей бойкости:

–  Позволь, княже, попарю. Ложись на полок-то, ложись...

Плеснула из ковшика квасу на каменку. Сладкий квасной пар перехватил дыхание. Березовым веничком прошлась князю вдоль спины, по бокам, снова по спине — парить Ульяна умела.

Юрий лежал ничком, положив голову на сомкнутые руки, молча и покорно.

Ульяна подняла деревянную бадейку с холодной водой, чтобы окатить после пара, но тихо поставила обратно. Больно уж студёной показалась ей вода, долила кипяточку - пожалела. Осторожно облила тёплой водой плечи, спину, принялась гладить ладонями.

Давно бы пора сызнова окатить водицей и ещё попарить, а она всё гладила, гладила...

Наконец Юрий поднялся, потянул её за руку, усадил рядом. Сорочица намокла, прилипла к телу. Будто голой смотрелась Ульяна — во всей откровенной женской красе.

Юрий осторожно поглаживал голые руки, плечи, несмело потянулся к груди.

Ульяна скинула сорочицу, сама откинулась спиной на полок:

–  Иди ко мне, любый...

Тишка в предбаннике исскучался. Давно не плещется в мовнице вода, голосов не слышно, а не зовёт князь. Не раз и не два подходил к двери мовницы, прислушивался.

Тихо!

Наконец решился, осторожненько приотворил дверь.

Лежат, обнявшись, на жёстком полке, как на перине пуховой, не шевелятся, а вместо одеяла - коса распущенная...

Только на рассвете вышла боярыня — прямая, строгая, распашник туго подпоясан. На Тишку даже не взглянула. Да и к чему ей на холопа глядеть? Это его, холопское, дело - всё подмечать и везде поспевать.

Подхватил Тишка широкий, банный, рушник - и в мыльню.

Юрий Владимирович пригнулся к оконцу - смотрит, как боярыня идёт по двору. На Тишкино негромкое – «Дозволь, княже, ручничком оботру» - встал, шагнул навстречу, приобнял верного холопа за плечи:

– Хорошо-то как, Тиша!

Хотел Тишка по-дворовому пошутить, что после хорошей бабы всегда хорошо бывает, если только муж не застанет, но не осмелился, заулыбался только - широко, радостно.

Счастье верного слуги - в господской радости. Счастлив был Тишка княжеской радости и мимолётной княжеской ласке и благодарен боярыне, подарившей князю эту радость. Мужем стал Юрий Владимирович не только по разуму и достоинству, но и по естеству, и он, Тишка, к этому хоть с бочку, но причастен. Такое не забывается!