Никаких неожиданностей на братском совете не случилось. За князем Ярополком Владимировичем утвердили Переяславль, за князем Вячеславом Владимировичем - Туров, за князем Юрием Владимировичем - Ростов и Суздаль, за Андреем Владимировичем - Владимир-Волынский. Сыновья самого Мстислава остались в прежних городах: князь Изяслав - в Курске, князь Ростислав - в Смоленске, князь Всеволод - в Новгороде.

О других княжеских столах на совете даже речи не шло: новый великий князь оставил всё, как было. Какой князь в каком городе сидит, пусть там и остаётся, лишь бы против Мономаховичей не злоумышлял, свару не заводил.

Юрия же дела князей Святославичей, Изяславичей и Владимировичей совсем не касались, даже слушать о них было неинтересно. Отметил только для себя, что заводить свару с князьями Мстислав не собирается, а потому войско из Залесской Руси требовать не будет...

Юрий молча сидел между Вячеславом и Андреем, только раз приподнялся, чтобы произнести благодарственные слова великому князю Мстиславу Владимировичу, когда тот объявил о затверждении за ним залесской отчины.

Призвав Мономаховичей и потомство их во всём быть заедин, Мстислав отпустил братьев. Провожать не стал. Великокняжеский дворецкий впереди младших Мономаховичей шествовал до ворот, да холопы с факелами освещали дорогу (час был уже поздний, ночной).

Больше в Киеве князю Юрию делать было нечего, пора возвращаться в Суздаль. Так и сказал боярину Василию:

– Завтра поутру отъезжаем...

Полной неожиданностью оказалась для Юрия просьба Ольбега Ратиборовича, ближнего боярина покойного великого князя, пожаловать к нему на двор для доверительного разговора.

Недоумевал и боярин Василий. Точно бы никаких общих дел у Юрия со старым вельможей не было, о чём с ним говорить? Провожая Юрия до крыльца (самого боярина к Ольбегу не позвали), Василий торопливо шептал:

–  Если просить что будет - сразу не соглашайся, княже. Скажи, что поразмыслить надо, посоветоваться с мужами. Ни в какие киевские дела не увязывайся, худо будет. Вспомни, как сам в отрочестве говаривал: «Да ну вас всех!»

Юрий посмотрел на боярина снисходительно и насмешливо.

Верный боярин, пребывая неотлучно при князе многие годы, так и не заметил, что Юрий уже давно переступил ту незримую черту, за которой властитель перестаёт нуждаться в подсказчиках. Когда понадобится - сам спросит, а не спросит - прилично мужам помолчать. Не хотелось обижать Василия, любил его Юрий и душевную близость ценил, но намекнуть, что времена изменились и сам он, князь Юрий Владимирович, другим стал — пора.

Остановился Юрий, с притворным смирением поклонился Василию:

–  Как велишь, боярин, всё исполню!

Василий побледнел, губы задрожали - понял:

–  Прости, княже, неразумного слугу своего...

Но Юрий уже улыбался, ласково положил руку на плечо боярина:

–  Так-то вот, друг мой верный...

И зашагал через сени, твёрдо ступая тяжёлыми уличными сапогами. Боярин Василий растерянно смотрел ему вслед.

Ольбег Ратиборович принимал Юрия по-домашнему, в малой жилой горенке, увешанной коврами; ворсистый ковёр на полу скрадывал звуки шагов. Для покоя предназначена была горенка, для уединения. Даже дорогое оружие, развешанное по стенам, казалось здесь лишним. Через оконце вламывалось в горенку пронзительное майское солнце, искрами пробегало по блестящей стали. Переступил порог Юрий и словно ослеп - луч солнца ударил прямо в глаза.

Но столик, за который посадил Юрия старый боярин, стоял в тени, в приятном полумраке, сюда не добиралось весёлое буйство солнечных лучей.

Давно не видел Юрий старого отцовского боярина и посочувствовал: что делают годы с человеком! Не прежний могутный муж сидел перед ним, но сущий старец. Борода белая как снег, на главе волос совсем не осталось, пальцы дрожат. Ссутулился на своём стульце, словно меньше ростом стал. Но глаза по-прежнему смотрят жёстко и пронзительно.

Юрий первым разговор не начинал, давно знал цену выжидательному молчанию. Ольбег улыбнулся ласково и снисходительно. Понял Юрий, что его маленькие хитрости здесь ни к чему, весь он для мудрого старца как на ладони.

–  Удивился, княже, что тебя позвал? — тихо и неторопливо начал Ольбег.
– Поди гадаешь - зачем?

Юрий ничего не ответил. Зачем было отвечать, когда Ольбег сам всё понимает и спросил просто так, для начала разговора? Пусть сам объясняет, зачем позвал.

Вздохнул Ольбег, дрожащей рукой нацедил из скляницы вино в кубок, пододвинул собеседнику. Вздохнул, продолжил, как показалось Юрию, через неохоту:

–  Присматривался я к тебе, княже, на совете. Слушал ты старшего брата отстранённо, смотрел недобро...

Снова промолчал Юрий. Так оно и было, оспаривать ни к чему, беседа-то доверительная, но и подтверждать - тоже ни к чему. Догадка ведь только у боярина, не более того!

Тогда Ольбег Ратиборович заговорил наконец о главном - уверенно, напористо:

–  Не о Мстиславе разговор наш, о всём княжеском роде Всеволодовичей. Задумайся, княже, почему так возвысилась Русь при великих князьях Владимире Святославиче и Ярославе Владимировиче Мудром? Сам отвечу: пригнули они князей-соперников, правили Русью единовластно. Не сразу Владимиру и Ярославу удалось к единовластию прийти, годы прошли в войнах и усобицах, но когда пришли - обернулось это благом для Руси. А потом наступили времена соправительства. Сразу три князя правили Русью, хоть сидели в разных городах: Изяслав - в Киеве, Святослав - в Чернигове, Всеволод - в Переяславле, и ни один не был самовластием, даже великий князь Изяслав, все советовались да переговаривались, а Земля вразнос пошла. Самому тебе должно быть ведомо: в Киеве мятеж великий, усобица за усобицей, князь на князя нож точил, половцы безнаказанно украины разоряли. Нестроение наступило на Руси. Дед твой Всеволод Ярославич, вступив на великое княжение, тоже не свободен был, во всём оглядывался на Олега и Давида Святославичей, на других сильных князей. Про великого князя Святополка и говорить нечего: княжеские съезды собирал беспрестанно, как приговорили князья - так и поступал, а у отца твоего Мономаха был в полном послушании, словно не он великий князь, а переяславский владетель Владимир Всеволодович Мономах!