Шрифт:
— А куда?
— В Венгрию, — не задумываясь, ответил Ярославец. — Коломан, доброхот Мономахов, умер. На престоле родич Предславы, сестры моей. У него помощи попросим. А ежели что — в Польшу, к Болеславу. Ты готов?
— Готов, — кивнул Всеволод.
В молчании выезжали они из Владимира-Волынского. С князем остались немногие дружинники — их вёл сотник Некрас, отвозивший в Белгород княгиню Елену. Всего набралось чуть более ста всадников — сам князь с княжичем и княжной, дружинники, огнищанин разорённого сельца на Стоходе, несколько слуг и конюхов. Добра взяли мало — всё уместилось в одном возке.
Полгорода высыпали посмотреть на отъезд князя. Среди тех, кто толпился на улицах, Ярославец заметил сыновей и внуков оставшихся в городе бояр. Небось, радуются, прикидывают, кому достанутся его сёла и ловища, да какие ещё угодья пожалует Мономах за верную службу! Если бы смирился, принял власть Мономаха, Ярославец сам мог стать таким же слугой, растеряв княжье достоинство.
Перебравшись через Гучву, Ярославец остановил коня и обернулся на стены своего города. Владимир-Волынский успел стать ему родным и близким. Тут погиб брат Мстислав, тут схоронил двух первых жён, тут родились его дети. Князь искоса глянул на сына и увидел, что по щеке Всеволода бежит слеза.
— Мы ещё вернёмся сюда, — тихо сказал Ярославец. — Клянусь!
И первым отвернулся, поворачивая коня к Угорским воротам.
Через несколько дней Роман Владимирич подошёл к стенам Владимира-Волынского, и Бреслав Заславич вынес ему дары, приветствуя нового князя.
6
Не жалея ни себя, ни коня, Валдис примчался в Новгород раньше не только возвращавшихся из Киева бояр, но даже княжеского гонца, везущего Всеволоду и его боярину Даньславу Мономахов приказ.
Василиса была на дворе — встречала обоз с данью из Ставровых вотчин — и не поверила своим глазам, когда в воротах показался Жизномирич на шатающемся, загнанном коне. Парень осадил еле держащегося на ногах коня и сполз наземь к ногам Василисы.
— Беда, матушка, — хрипло выдохнул он, опираясь на руки, чтобы не упасть, — Ставра Гордятича... Владимир-князь...
— Что? — Василиса упала на колени. — Что — Владимир-князь?
— В подвалы... в цепи...
Зашуршал подол летника. Валдис поднял голову — Василиса встала, прямая, с остановившимся, похолодевшим лицом. Сердце билось часто-часто, пойманной птицей, а потом вовсе замерло. Нечего было спрашивать и выведывать, за что княжий гнев падает на головы. Князь — что Бог, хорошо, пока далёк. При князе, что у Христа за пазухой, а коли прогневается, ничем уж не смягчить.
Выбежавшая на голоса ключница Велга застыла, уставившись на боярыню, и лишь после того, как та молча, глядя перед собой остановившимся взором, ушла в терем, сорвалась и подбежала к сыну. Силком подняла на ноги, поволокла прочь. За её спиной запалённый конь сделал шаг-другой и рухнул наземь, суча ногами. Меж оскаленных зубов потекла розовая слюна...
Пришла беда — отворяй ворота. Когда Велга, устроив сына в каморке спать — усталый Жизномирич не смог внятно объяснить матери ничего и провалился в сон, как в омут, — с опаской входила в боярские покои, она ждала всего. Женщина пережила на своём веку много — набег на родной погост, где молодая чудинка готовилась выйти замуж, гибель жениха от новгородских стрел и рабский торг. Потом службу у княгини, похищение и новый торг. Встречу с Жизномиром, свободу и долю жены дружинника. Довелось ей пережить мужа, а последние семь лет жить каждодневным страхом за сына — не приведи Бог, и его однажды привезут на подводе ногами вперёд. Велга видела многое и готовилась утешать молодую женщину, ибо ведала на себе, что значит княжий гнев.
Но Василиса была холодна, а в прищуренных глазах светилось нечто такое, чего Велга испугалась.
— Ты чего? — ахнула она, кидаясь к стоящей посреди горницы Василисе. — Боярыня? Что удумала? Опомнись!
— Оставь, — сказала, как отрезала, Василиса. — Не замай! Не дам счастья рушить! Слышишь? Никому Ставра не отдам! Ни князю, ни Богу!
— Да ты что! Валдис мне поведал — гневался князь на боярина. Так ты бы, матушка, подумала, как от себя беду отвести! Тебе у Новгорода Великого заступы просить надо, а то и в ноги к Всеволоду Мстиславичу кинуться. Авось...
— Сама ведаю, чего делать, — отрезала Василиса.
До рассвета не сомкнула она глаз, и Велга, сидевшая над спящим Валдисом, с тревогой косилась на боярское оконце, где горела свеча. Наутро, когда ключница вступила в боярский терем — беда бедой, а жить надо! — навстречу ей шагнул высокий парень, на ходу оправляя полушубок. Только по глазам Велга опознала Василису.
— Подымай сына, — приказала боярыня, плотнее надвигая на косы шапку. — Ставровых отроков тоже. И припасы собери. Нам в самый Киев скакать.
Ключница только покачала головой, отступая в сторону. А Василиса прошла мимо и, выйдя на крыльцо, крикнула холопов, по-мужски резко начав отдавать приказы.
7
Не успели разобраться с одними делами, как новые недобрые вести пришли из Смоленской земли. Глеб Всеславьич Минский, поклявшись Мономаху в послушании, собрал втихомолку войска и пошёл воевать Смоленск, перехватывая хлебные обозы, которые уже начали возить в Новгород.