Сокольники подобрали подбитую птицу, усадили птиц на рукавички, и княжеская охота поскакала дальше. Владимир Мономах озирался по сторонам. Он мечтал встретить лису — беркут ловко брал этого зверя, — хотел поднести подарок молодой княгине. Князь с нежностью относился ко второй жене — искренне старался полюбить её, да и она тоже ластилась. Возможно, будь дети, всё сложилось бы по-другому, но новая княгиня никак не могла зачать.

— Гляди! Лиса! — раздались крики, и князь подтянулся в седле. Впереди открывалась луговина, окружённая небольшими рощицами. Жёлтое пятно мелькало в траве — вспугнутый охотой зверь мчался прочь. И хотя её мех ещё был по-летнему короток и тускл, Мономах дал знать беркутчи. Торк выехал вперёд, сдёрнул расшитый клобучок с головы беркута. Тот встряхнулся, озираясь, увидел и сорвался с руки, широкими взмахами крыльев загребая воздух.

Князь и его ближние, затаив дыхание, смотрели, как лиса, почуяв опасность, прибавила скоку, стелясь над травой, как беркут гнался за лисою. Как поравнялся охотник с добычей, навис, снижаясь и готовясь ухватить когтями за морду и хребет... Но в этот миг из-за рощи на рысях выехали десятка два всадников, и лиса, мигом сообразив, со всех лап ринулась к ним наперерез.

Передний всадник тоже всё понял. Он промедлил ровно столько, сколько надо, чтоб развернуть коня, и помчался навстречу лисе. Его дружина затопала следом.

Охваченный азартом погони, беркут поздно заметил всадников. Лиса припала к земле, а он пронёсся над нею и грудь в грудь столкнулся с конём. Всадник вздыбил коня над закувыркавшейся в траве птицей, а лиса метнулась прочь под защиту кустов.

Когда Владимир Мономах и вся его охота подскакала ближе, насупленный беркут сидел на камне, раскинув крылья, и зло озирался по сторонам. Беркутчи кубарем скатился с седла, а Владимир выехал навстречу незнакомцу. Тот спокойно сидел в седле крупного гнедого коня. Подъехав, Владимир привычным глазом оценил всадника. Он был молод, но высок и крепко сбит, а то, как он уверенно удерживал своего жеребца, говорило о силе и ловкости. Из-под низко надвинутой собольей шапки смотрели внимательные серые глаза.

— Ты что это, невежа, в чужих лесах охотиться вздумал? — спросил Мономах. — Аль не ведаешь, куда заехал?

Парень окинул взглядом спутников Владимира, словно старался разглядеть кого-то.

— Не охотиться я приехал, и коли помешал — прости, — молвил он, коротко кланяясь в седле. — А ехал я в Киев-град к тамошнему князю Владимиру Мономаху.

— А ты кто таков? Откуда и зачем в Киев едешь?

— Звать меня Василием Микуличем, боярским сыном. А еду я в Киев по своей надобности. Тебе про то знать не надобно.

Боярин Фома аж побагровел и потянул из ножен меч, чтоб покарать наглеца, но Владимир Всеволодович остановил его взмахом руки.

— Я Мономах, — молвил он. — Почто искал?

Парень широко распахнул глаза. Казалось, он не ожидал встретить здесь великого князя. Кое-кто из бояр негромко рассмеялся его растерянности.

— Прости, великий князь, не признал, — наконец вымолвил парень. — У нас говаривают, что князь Владимир Киевский витязь в три аршина ростом, в руках косая сажень, в плечах — маховая. Да и в дружине у него одни витязи да богатыри.

Мономах невольно кинул взгляд на своих спутников. Фому Ратиборыча и Ивана Войтишича впрямь можно было принять за богатырей, да и среди дружинников тоже немало было плечистых сильных молодцов. Рядом с ними невысокий Владимир Всеволодович казался ниже ростом и меньше, чем был.

— Вот ведь какова молва-то народная, — усмехнулся он. — И где такие былины про меня слагают?

— Да по всей земле, где я ни был.

— А сам-то ты кто? Уж не гусляр-певец?

— Нет. Коли прикажешь, песенкой потешу, а только служба у меня иная, посольская.

— Худо ты, Василий Микулич, посольство своё справляешь — поклонов не бьёшь, шапки не ломаешь.

— А ты её сбей с моей головы — тогда поглядим, стоит ли мне перед тобой шапку ломать! — дерзко ответил парень.

Фома Ратиборыч так и взвился, умоляюще глядя на Мономаха, но тот покачал головой:

— Погодь. За дерзость проучить его надобно, да только сыщем кого помоложе... Эй, Алёша!

Один из молодых дружинников мигом оказался рядом, оскалил в улыбке ровные красивые зубы.

— Одолеешь? — кивнул Мономах на Василия.

— А то нет? Только жаль меча марать. — Алёша спешился.

Прежде чем Мономах успел вымолвить хоть слово. Василий тоже оказался на земле, сбросил с плеч плащ, скинул рукавицы, потоптался, готовясь.

Охота была забыта. Бояре и дружинники сгрудились, глядя, как сходятся бойцы. Владимир Мономах тоже спешился — ему сразу подстелили ковёр, и князь устроился удобнее.

Алёша обходил Василия осторожно, поигрывая и выжидая. Потом вдруг метнулся, складывая кулак, но парень ловко ушёл, заламывая руку и кидая дружинника наземь. Едва коснувшись травы, Алёша вновь был на ногах, вновь кинулся на супротивника — и вновь его постигла неудача. На третий раз он уже дотянулся сбить шапку, но Василий увернулся в сторону и вскочил, оказавшись за спиной дружинника.