– Матушка, он плесневелый весь был, мохнатый и зеленый. Игорек хотел птицам скормить, я запретила. Еще и живность травить, сдохнет ведь.

Попадья морщится, грубость Машиного языка коробит возвышенную душу матушки. Простовата невестка, что с нее взять.

– Я видела, видела, – скорбно говорит попадья, – чуть горбушка озеленела, и что с того? Ты бы соскребла чуток, не барыня, ковыряться в еде. Я сама всегда так делаю. Корочку счищу и ем. Не до жиру, с нашими-то доходами.

Маша вздыхает и пристально смотрит на матушку. Прав Игорек: Баба-Яга да и только, и плесень ее не берет и гниль ее радует.

– Нам хлеб для подержания нашего существования дан, – продолжает свекровь, – непозволительно, голубушка моя, разбрасываться тем, что самим Господом даровано. Я вот всегда хлебушек доедаю, крошки со стола соберу и – в рот! В молитве-то как: «Хлеб наш насущный», или не помнишь божественную заповедь? Теперь, может быть, ты меня слушаешь, сердишься и думаешь, что матушка неправа. А я ведь права, права, худого тебе не посоветую, в молитве и служении Господу мы с батюшкой многое прозреваем. Слушаться нас нужно, потому как родителей не слушаться – грех великий, а батюшку с матушкой тем более почитать нужно, со смирением, угождать им нужно. Как же иначе? Бог непослушных детей наказывает! Ты вот опять в брюках, знаешь же, что матушку это расстраивает, а все равно по-своему, по-вольному решаешь.

– Дома так удобнее, да и холодно зимой.

– В дом твой батюшка заходит, священник, и что видит? Искус ему один. Себя не жалеешь, так его бы хоть пожалела. Под юбочку надела бы чулочки, шерстяные, и телу приятно, и Господу угодно. А так, срам свой демонстрировать. Ты бы, голубушка, прислушалась к совету, ведь и жизнь у тебя идет наперекосяк, потому что своим умом пытаешься жить. Ты все улыбаешься, ну-ну… Дом твой – малая церковь, и здесь блюсти себя надо во всем, и в одежде в том числе. В юбочке ты и мужу своему была бы желаннее, и не носился бы он невесть где.

– Может, не будем об этом! – дергается Маша.

– Вот-вот, и мужу своему была бы желаннее, – еще раз повторяет Нина Петровна. – Что, правда глаза колет? Не нравится, когда тебя учат, верно? Пренебрегаешь моими советами… А ты бы к матушке прислушалась, чужим умом надо жить, коли своим Бог обделил…

«Это же надо быть такой стервой!» – думает Маша, чувствуя непреодолимое желание вцепиться свекрови в горло.

Главное, сохранять спокойствие.

Маша уже давно научилась искусно прятаться в свою раковину. Главное, не взорваться.

И на этот раз она поступает как обычно: старается представить сидящую напротив попадью в нелепом виде. Как вертлявого скользкого мима в трико, выбеленного, фальшивого, или как клоуна, с ярко намалеванным ртом. Слова – разноцветные шарики выскакивают из его рта и весело прыгают по столу, по скамейкам, по полу…

Главное, сохранять спокойствие.

– Снега намело, – говорит Маша. – Весь двор в снегу.

– И что? Лопата в сарае… Воздух свежий, морозный – благодать одна! Другая бы за счастье посчитала такой труд – на природе, сама себе хозяйка… Мне вот батюшка тоже лопатку подарил. Небольшую, детскую. Утром встаю: раз – и снежок в сторону летит, два – и дорожка чистая. Работай да любуйся на плод своих трудов.

– У нас почти километр до трассы.

– С Божией помощью, потихоньку да помаленьку, с молитвой да с радостью в сердце все одолеется. Или руки боишься замозолить, маникюрчик свой попортить? – ехидно усмехается матушка. – О душе нужно думать, а не о плоти своей бренной. Вчера вот в храм явилась такая же, как ты, нафуфыренная, наманикюренная, и в брюках. Ногти зеленые, длиннющие, камнями поблескивают, а на каждом крашеном ногте по сорок бесов сидят. Да-да, не смейся, – метнув на невестку недобрый взгляд, продолжает попадья. – Об этом писали святые старцы, я сама читала… И девка эта, значит, к батюшке на исповедь прямиком. С бесами-то на каждом пальце! На исповедь! Бесстыжая! Еле ее остановила. Пальто, говорит, у меня длинное, чего вы цепляетесь? Фыркнула, да из храма вон убежала, гордячка…

– Это, конечно, возмутительно, – с еле уловимой издевкой отвечает Маша, – но, вы правы, с таким гостями осторожность нужна. Может, вокруг церкви забор установить? Глухой, железный. И колючей проволоки побольше намотать. По верху… – Машу несет, она уже не сдерживается. – И вышки по периметру не забудьте. И немецких овчарок запустите, чтобы пускали только верных прихожан, преданных и послушных.

– Мудрствуешь ты много, – в голосе матушки слышится раздражение, она в толк не возьмет, глупа ее невестка или, напротив, совет дельный дает. Может, и вправду – помочь хочет.

– Поменьше бы думала, – на всякий случай говорит попадья, отворачивается и идет прочь, скорбно качая головой. Молится нужно за детей. Ох, дети-дети… Тяжела ноша, но ничего. Материнская доля такая.

ГЛАВА 9

БЕСПОКОЙНЫЙ СОН

По вечерам, после обильного ужина, лежа в белоснежной пуховой постели, матушка любила предаться размышлениям. Оно и неудивительно, ибо наполненный желудок весьма располагает к божественному философствованию. Вроде, и жизнь удалась, и батюшка пристроен, и почет-уважение-помощь со стороны людей влиятельных и денежных, и церквушка, с Божией помощью, подымается, притвор вот на днях закончили белить, из Софрина иконки должны к престольному поспеть, а болит материнское сердце, плачет душа. Нет мира в батюшкиной семье, послушания нет и смирения.