От нахлынувшей печали внутри у меня что-то глухо упало, а из бледной пены, от которой я до сих пор не мог оторвать взгляд, вдруг начал подниматься огромный розовый слон. Сначала я подумал, что это просто камень, но он продолжал всплывать, становясь все больше и больше, а когда в волнах показался хобот и безразличные черные глаза, сомнений уже быть не могло. Сначала слон стал объемным, как будто его надул кто-то из-под воды, а потом вдруг и вовсе ожил, поднялся на ноги и громко протрубил, от чего вся плотина затряслась. Одной рукой я вцепился в ржавое ненадежное ограждение, а другой – крепко схватил Алисину ладонь: мне показалось, что все могло вот-вот рассыпаться в мелкую бетонную крошку, и мы с ней упали бы вниз. Алиса посмотрела на меня очень странно, но сопротивляться не стала. Большой розовый слон вдруг замолчал, опустил хобот, бросил на меня прощальный безразличный взгляд и, медленно повернувшись ко мне задом, побрел против течения прямо по руслу, как будто преследовал золотую рыбку. Несколько минут я смотрел ему вслед, до тех пор, пока он не скрылся за дальними деревьями у изгиба реки. Все это время мы стояли с Алисой, взявшись за руки, и не сказали друг ругу ни слова.

16.

Тем же вечером мы впервые разделили на двоих кетаминовую меланхолию. До этого я ничего не употреблял, если не считать баловство плюшками, от которых, если честно, я не получал особого удовольствия. Помню, как-то сидел с друзьями: мы вдыхали едкий густой дум из пластмассовой бутылки. Все вокруг меня ржали, не могли даже говорить, так их пробрало, а я просто тупо пялился в стену. Вот и весь мой опыт употребления веществ. И все же в том, что я впервые ввел в себя кетамин – кет, «special k» или «настю», как его еще почему-то называют, – не было Алисиной вины. Конечно, тогда-то я думал, что спасаю ее от передоза единственным доступным способом – разделяю с ней иглу. На самом же деле, теперь я это понимаю, мне просто было любопытно. Я решил, что мне уже нечего терять, я просто хотел почувствовать то же, что чувствовала девушка, в которую я был влюблен. Время пришло, когда после плотины у меня и у Алисы настроение было такое, будто нас растоптал огромный розовый слон, и нам ничего не хотелось, разве что упасть куда-нибудь и сдохнуть. Я тогда подумал, если Алиса говорила правду, если существовало хоть какое-то лекарство, способное вытащить нас из наших тел пусть ненадолго, то я готов был его попробовать. В конце концов, ничто не держало меня в этой реальности, кроме Алисы. А если она готова была покинуть этот мир вместе со мной, то мне этого было достаточно.

На обратном пути с плотины мы зашли в какую-то большую аптеку, вроде супермаркета для больных и умирающих, где тебе улыбаются при выходе и просят обязательно приходить еще. Мы хотели раздобыть пару капельниц и складных штативов, но денег у нас уже не было, поэтому пока Алиса притворялась на кассе, что роется в карманах, я схватил пакет с прилавка, и мы рванули к дверям. Никто не собирался нас преследовать, никто нас не остановил. Может, у них там были камеры, но нам с Алисой было все равно. Молча и без остановок добежав до дома, мы поднялись на лифте, быстро закрыли за собой дверь на лестничную клетку и вошли в квартиру. С полминуты мы просто стояли в коридоре, тяжело дышали и смотрели друг на друга. «Все-таки кеды пригодились», – сказал я. Алиса ничего не ответила, и мы прошли в комнату.

Как-то внезапно наступил вечер, и солнце быстро покатилось вниз, готово было вот-вот скрыться за дальней высоткой. До наступления ранней осенней темноты мы уже успели подготовиться: поставили в комнате капельницы, в каждой по двойной дозе «special k», Алиса принесла большой фонарь, потому что другого источника света у нас не было, плеер, который она подзаряжала, пользуясь розеткой внизу, у консьержки, и механический будильник – на всякий случай. Во время подготовки мы не сказали друг другу ни слова, просто шатались туда-сюда по скрипучему полу Алисиной квартиры, каждый шаг в окружении этих голых стен казался просто невыносимо резким и громким. Сердце у меня сильно билось от волнения перед надвигающейся химической неизвестностью, но я старался не подавать виду.

Когда со всеми сборами было покончено, мы сели на пол в центре комнаты, каждый рядом со своей капельницей. Становилось уже довольно темно, поэтому, чтобы найти вену, нам пришлось включить фонарь. Яркий белый луч света ударил нам в лицо, и Алиса вдруг сказала чуть хриповатым и неровным от долгого молчания голосом: «Похоже, у нас тут личная ночь откровений». Она улыбнулась, а у меня по спине побежали мурашки, настолько точно это было сказано. Я испытал дежавю, вспомнил о клубе самоубийц и даже на всякий случай бросил взгляд на дальнюю стену комнаты, боясь увидеть там силуэт слона, выведенный розовым мелком. Конечно, его там не оказалось – только стены с оборванными обоями. «Не бойся, – усмехнулась Алиса, увидев, вероятно, мое волнение, и решив, что я просто испугался ставиться, – я с тобой, мы теперь вместе, так ведь ты говорил, м?» Я неуверенно кивнул головой. Резко запахло больницей: Алиса уже ввела иглу в свое левое, изрисованное шрамами запястье, и проверила, работает ли капельница. Закончив, она кивнула и пододвинула мне фонарь. Настала моя очередь: я нащупал вену, поработал кулаком, чтобы она проявилась, потом помедлил секунду и наконец вставил иглу. В луче, направленном мне на руку, капелька крови заблестела рубиновым светом. Я смахнул ее, вздохнул и поставил фонарь между мной и Алисой.

Я смотрел в ее глаза, а она смотрели в мои. То и дело мы глупо улыбались, но старались не моргать и не разрывать связь. Было в этом моменте что-то мистическое и прекрасное: как опускалось солнце за окном, как мы сидели друг напротив друга, как тихо и пусто было вокруг и как по каплям разрушались звенья цепей, которыми мы были прикованы к ненавистной реальности. Спустя пару минут я начал ощущать первые симптомы: какую-то меланхоличную, болезненную усталость. Из меня вытягивали жизненные силы, а я будто был этому рад. Я вдруг превратился в жертву из фильма про вампиров и испытывал какое-то необъяснимое удовольствие от укуса в шею.

Мне захотелось что-то сказать, словно мне потребовалось доказательство того, что я все еще существую в этом мире. Мои губы были как под наркозом у стоматолога, и я медленно проговорил:

– А где вся мебель?

– М? – спросила Алиса. Я видел, что ей тоже далось это нелегко.

– Куда ты дела мебель? – повторил я по слогам.

– А-а-а, поняла. – Алиса медленно кивнула головой и тяжела вернула ее в прежнее положение, будто ее череп весил сто килограмм. – Когда мамы не стало, я выкинула все.

– Зачем?

Алиса пожала плечами.

– Чтобы ничего не осталось.

– Что, даже холодильник выкинула? – Я попытался улыбнуться, но, думаю, со стороны это было похоже на то, что у меня свело нижнюю часть лица.

– Нет. – Алиса махнула головой. – Холодильник, нет, не… не пролез в окно.

Я уставился на нее.

– Ты что, выкидывала мебель в окно?

– Ту, что могла поднять. Остальную разломала и выкинула по частям. А холодильник, дай подумать, он на балконе. Мне не хватило сил.