А в третьей тюрьме, попросту, гауптвахте - провинившиеся моджахеды. Небольшая мечеть. Изредка появлялись автомобили, как легковые, так и грузовики, крытые тентом.

Чуть в стороне располагался пакистанский кишлак, ограждённый от внешнего мира глухой глинобитной стеной, называемой дувалом.

В каждом окруженном каменным забором глинобитном доме находился подземный колодец- кяриз. Канализации не было. Глиняные печи топились кизяком. Кривые и тесные улочки были грязны, по ним ходили закутанные в чадру женщины, мужчины в чалмах и халатах.

Там жили очень простодушные – и одновременно, очень жестокие люди. Жестокие от опытности многолетней войны и пролитой крови и одновременно, простые, как земля на которой они живут.

Они были наивны, как дети, - и хитрые, как дьяволы. Очень бедные – и очень гордые… До изумления неграмотные – и в то же время знающие что-то такое, что никогда не будет доступно цивилизованному человеку.

Первобытный образ жизни, обработка земли деревянной сохой, обмолот цепами, доисторическое оружие были обычными в кишлаках и совершенно дико смотрелось рядом с новейшими японскими грузовиками, модными американскими тряпками и фирменными двухкассетными магнитофонами.

На окраине кишлака паслись мулы и ишаки. Во дворах лаяли собаки, блеяли овцы и козы. Пахло кислым кизячным дымом и хлебом.

Возились детишки. Младшие доили козу и тут же пили молоко.

* * *

По руслу пересыхающего летом ручья к горному перевалу вела незаметная тропинка. По ту сторону гор была граница с Афганистаном, куда шли караваны с оружием, наркотиками и пополнением из выпускников учебного центра.

Выпускники уходили в Панджшерское ущелье и вступали в отряды полевых командиров. Один из них Ахмад шах Массуд, Панджшерский лев.

Его называли главным басмачом тех краёв, душманом, прозванным за удачу «Счастливым» - «Масудом». Это был очень серьёзный и опытный враг.

Перед подъездом к лагерю Зангали дорога делала крутой поворот и там находился пост моджахедов. Следующий блокпост, находился на въезде в хорошо укрепленный лагерь.

Перед воротами лежали мешки с песком. Из узких бойниц хищно выглядывали стволы пулемётов.

Невдалеке на выжженной сухой земле поблескивали пустые консервные банки,

валялись пустые коробки, грязные обрывки тряпок. Следы жизни, выброшенные на помойку.

В дрожащем мареве неба совершала круги серая хищная птица, высматривая и прицеливаясь к тому, что лежало на свалке.

Когда то давно, там располагался секретный аэродром, с которого отправился в свой последний полет на самолете-шпионе У-2 американский летчик Пауэрс.

Потом, в середине 80-х годов на этом месте организовали лагерь афганских беженцев и Центр подготовки боевиков Святого Халеда ибн Валида. Это было что-то вроде военного училища, где под руководством шести американских инструкторов проходили обучение будущие моджахеды, намеревавшиеся вернуться в Афганистан для продолжения джихада. Сам учебный центр пользовался негласной поддержкой пакистанских властей.

Лагерь вместе с военной базой занимал огромную площадь — около 500 гектаров. Помимо глинобитных домишек и палаток, там располагались шесть складских помещений с оружием и боеприпасами и три тюремные камеры.

Шефствовал над учебным центром известный лидер партии Исламское общество Афганистана, профессор теологии Бурхан ад-Дина Раббани. По политическим убеждениям он был фундаменталистом. Имел ученую степень доктора философии и мусульманского права.

Лагерь Зангали был его вотчиной и он чувствовал себя там полновластным хозяином.

Начальником центра был майор пакистанской армии Куратулла. Родом- пуштун. В отличие от Раббани, который всех знал по именам, Каратулла в крепости бывал редко.

В лагере было несколько десятков инструкторов военного дела, преимущественно из Пакистана и Египта. Были и представители маоистского Китая. Каждые полгода из учебного центра выпускалось около трехсот «моджахедов».

Одной из учебных рот командовал Гулям Расул Карлук.

Охранниками в лагере были местные пуштуны и афганцы-таджики, которых рекомендовал сам Раббани.

Это были бородатые, уверенные в себе мужики, с одинаковыми угрюмыми лицами и жёсткими глазами. От них всегда воняло кислым кизячным дымом и невыделанной овчиной.

Несколько человек, одетых в длинные пуштунские рубахи работали на постройке стены. Часть из них в яме месила ногами глину. Другие подносили воду и глину. Тщательно перемешав её с соломой получали саман, из которого потом лепили кирпичи, которые после недельной просушки шли для строительство стены.

Стена была нужна не столько для зашиты от нападения, сколько от чужих глаз.