И, наверно, не случайно корзинка, поставленная на перила азотеи и придерживаемая рукой креолки, вдруг соскользнула вниз. Бутылки и баночки разлетелись мелкими осколками по каменным плитам двора, а содержимое их вытекло, забрызгав все кругом.

— Ах, как жаль! — сказала Луиза, стараясь не выдать своего волнения. — Что скажет Флоринда? Ну ничего, мистер Джеральд окружен таким вниманием, что вряд ли мой подарок ему нужен. Я так рада, что его не забывают, ведь я так многим ему обязана! Но только, пожалуйста, мистер Стумп, ни слова никому. Не говорите также, что я спрашивала о нем. Поскольку дуэль была с моим двоюродным братом, это может вызвать ненужные разговоры. Вы ведь обещаете мне, милый Зеб?

— Клянусь вам, если вы этого хотите. Ни одного слова никому, мисс Луиза. Вы можете спокойно положиться на старика Зеба.

— Я знаю это. А теперь пойдем отсюда. Солнце начинает сильно печь. Давайте спустимся вниз и посмотрим, не найдем ли мы там немного вашего любимого мононгахельского виски. Пойдемте!

И молодая креолка с притворной веселостью направилась к лестнице, напевая новоорлеанский вальс.

Луиза вскоре распрощалась с охотником. Его общество уже больше не интересовало ее. Она поспешила к себе в комнату, чтобы остаться одной со своим горем.

Первый раз в жизни Луиза Пойндекстер испытывала муки ревности. Это была ее первая настоящая любовь. Она была влюблена в Мориса Джеральда — в этом уже не оставалось сомнений.

Внимание мексиканской сеньориты едва ли можно было объяснить простой дружбой. Вероятно, их связывали более тесные отношения.

Луиза не находила себе покоя. Увидеть снова мексиканскую девушку и рассмотреть ее лицо стало для нее необходимостью.

Как только уехал Зеб Стумп, она попросила оседлать крапчатого мустанга.

Приближаясь к форту, она, как и предполагала, встретила свою соперницу.

Здесь дорога была затенена деревьями. Мексиканская девушка ехала с открытой головой, небрежно спустив шарф на плечи. Пышные черные, цвета воронова крыла, волосы обрамляли прелестное смуглое личико.

Обе девушки, следуя правилам приличия, при встрече обменялись лишь беглым взглядом. Но, отъехав немного, как та, так и другая не могли удержаться от желания взглянуть еще раз украдкой друг на друга, и обе обернулись.

Повидимому, не только Луиза слыхала о мексиканской сеньорите, но и та знала о ней.

Размышления Луизы стали еще мрачней.

«Хороша собой! — подумала она, проехав мимо своей соперницы. — Да, слишком хороша, чтобы быть ему только другом. У меня нет ни капли сомнения, что он любит ее. Только этим можно объяснить его равнодушие ко мне. Надо забыть его, сбросить с себя сердечные путы… Забыть! Легко сказать! Но могу ли я это сделать? Я не должна, с ним больше встречаться. Но чем же я заслужила эти страдания? О Морис Джеральд, зачем я полюбила тебя!»

Луизе Пойндекстер было нелегко бороться с овладевшим ею чувством.

Вначале ей казалось, что силой воли она заглушит боль сердца, что ей поможет прирожденная жизнерадостность. Но шли дни, а облегчение не наступало — Морис Джеральд слишком сильно завладел ее сердцем.

Были минуты, когда Луиза ненавидела его, или, вернее, хотела ненавидеть. Тогда ей казалось, что она сама могла бы без сожаления убить Джеральда. Но это были лишь мимолетные порывы.

Чем больше она думала, тем больше сознавала, что если бы даже он был ее злейшим врагом, она все равно не перестала бы любить его.

Презирать и ненавидеть Мориса Луиза была не в силах. Она лишь пыталась быть к нему равнодушной.

Но это была тщетная попытка. Каждый день, почти каждый час она поднималась на азотею и смотрела на дорогу.

Больше того: несмотря на свое решение избегать встречи с человеком, который сделал ее несчастной, она садилась на лошадь и ездила по дороге, по улицам сеттльмента с одним только намерением — встретить его.

Три дня спустя после первой встречи с соперницей Луиза снова увидела ее с азотеи. Мексиканка ехала, как и в прошлый раз, в сопровождении того же всадника; у него на руке опять висела корзинка. Наблюдая их, Луиза вся дрожала от ревности, завидуя той, которая предвосхитила ее заботу о больном.

Луиза знала теперь о ней больше, чем прежде, хотя и не так много. Это была донья Исидора Коварубио де Лос-Ланос, дочь владельца большой гасиенды на Рио-Гранде и племянница владельца поместья на Леоне.