Молодую мексиканку считали эксцентричной особой, хорошо владеющей лассо, способной укротить любого дикого мустанга, но только не свои собственные капризы.

Такое сложилось мнение о мексиканской сеньорите у американских жителей сеттльмента.

Но Луизе от этих сведений не стало легче — наоборот, ее ревность усилилась. Молодой креолке казалось, что такие качества как раз и должны были вызывать преклонение мужчин перед мексиканской девушкой. И вряд ли Морис Джеральд составлял исключение.

Прошло еще несколько дней, но девушка с лассо больше не показывалась.

«Он оправился от ран, — думала про себя креолка, — и уж больше не нуждается в неустанном внимании».

Так она размышляла, стоя на азотее и всматриваясь в даль. Это было рано утром, вскоре после солнечного восхода, в час, когда обычно появлялась всадница.

Луиза вдруг замерла, пораженная неожиданностью. На дороге она увидела Мориса Джеральда верхом на лошади.

Его посадка была несколько связанной; он ехал медленной рысью.

Узнав его, молодая креолка спряталась за перила азотеи; из ее груди вырвался подавленный крик. Это не был крик удивления. Это не был и крик жалости при виде болезненной бледности его лица и беспомощно висевшей раненой руки. Это был стон наболевшего сердца.

Больной оправился от ран. Он больше не нуждался в помощи сестры милосердия. Он теперь ехал к ней сам.

Под прикрытием цветущей юкки Луиза жадно следила за каждым движением Джеральда.

Она почувствовала некоторое облегчение, заметив, что он бросил несколько взглядов на Каса-дель-Корво, и ей стало еще радостней, когда Морис остановился у рощи и долго внимательно смотрел в сторону гасиенды.

У нее мелькнула надежда, что, глядя на гасиенду, он думал о ней. Но это была мимолетная радость. Она сменилась снова мрачной тоской.

Куда же он ехал? Конечно, навестить донью Исидору Коварубио де Лос-Ланос.

Правда, он вернулся обратно через час. Но ведь они могли встретиться в лесу.

И что в том, что мустангер, проезжая мимо, опять взглянул на гасиенду и опять остановился у рощи и долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво? Это могло быть лишь проявлением коварства — так объясняла себе Луиза его поведение.

Он хотел лишь растравить раны ее сердца, чувствуя себя победителем. Но зачем такая жестокость? Зачем он остановился здесь, с еще не остывшими на губах поцелуями Исидоры?

Луиза Пойндекстер снова на азотее, снова во власти мук ревности. Накануне она дала себе клятву, что не будет подниматься туда. Но эта клятва нарушилась на следующий же день, прежде чем солнце успело осушить росу на траве прерии.

Как и накануне, она стояла на азотее, всматриваясь в даль. Как и накануне, она увидела проезжающего всадника. Как и накануне, она спряталась за перилами.

Всадник ехал по дороге; он бросил, как и накануне, взгляд на гасиенду и, остановившись у рощи, долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.

Надеждой и страхом затрепетало сердце молодой креолки. Она уже готова была показаться из-за своего прикрытия, но страх одержал верх, а через минуту всадник скрылся.

Куда? Конечно, на свидание с Исидорой! Могло ли тут быть сомнение!

Если так, то это нужно поскорее выяснить. Не прошло и двадцати минут, как на той же дороге появилась другая лошадь, леопардовой окраски.

Ревнивое сердце креолки не могло дольше мучиться сомнениями. Никакая правда не могла причинить ей большие страдания, чем те, которые она испытывала от своих подозрений. И она решила узнать правду.

Луиза направилась в рощу, где двадцать минут назад скрылся мустангер. Акации бросали колеблющиеся тени на дорогу. Луиза ехала по мягкой высокой траве совсем бесшумно. Она боялась, как бы лошадь не ударила копытом о камень.

Девушка внимательно всматривалась в рощу. Затем она поднялась на вершину холма. Оттуда увидела дом, окруженный высокими деревьями. Она знала, что это была гасиенда Сильвио Мартинеца, дяди Исидоры. Внизу, на равнине, виднелись и другие дома, но только на дом на холме и только на дорогу, ведущую к нему, был устремлен вопросительный взор креолки. Но всадника не было видно.

«Сеньорита могла выехать навстречу к нему, или, быть может, Морис зашел к ним в дом? Где они сейчас — в лесу или в доме? Если так, то знает ли об этом дон Сильвио?»»