Бекетов поморщился, но протянутую Молчановым трубку взял. Ждать ответа долго не пришлось. Высокий женский голос противно зазвучал в трубке.

– Ты с ума сошел? Я тебя со вчерашнего дня ищу.

– Не кричи, Наташ, я же звоню.

– У тебя контракт горит. Леонов все телефоны оборвал. А ты пьешь в компании закадычного друга, - она повысила голос, хотя казалось, что громче уже некуда. – Я даже твоей, - она запнулась, а потом выдавила, - жене звонила.

Алексей приказал себе мысленно досчитать до десяти, чтобы не сорваться. Повисла пауза.

– Я ушел от Жени.

Наталья замолчала, видимо, обдумывая услышанное, а потом, не скрывая радости, произнесла, - Ну наконец-то, я давно тебе говорила…

Алексей жестко оборвал сестру:

– А я давно тебе говорил – не лезь в мою жизнь и не надо оценивать все происходящее в ней. Я в этом не нуждаюсь.

Наталья закусилась:

– Прекрасно, тогда сделай так, чтобы твоя личная жизнь, - она сделала акцент на слове «личная»,- не мешала твоей работе.

– Тебе повезло, Наташ, у тебя ее вообще нет, - вспылил Алексей и тут же пожалел о сказанном. – Прости.

Отсутствие мужчины у Натальи было запретной темой, которую она никогда не поднимала без надобности. С того момента, как погибли родители, она все время отдавала воспитанию Лешки. И даже когда брат вырос, свою жизнь она устроить не стремилась, предпочитая оставаться одной. Как-то случайно Алексей услышал ее разговор с одной из подруг. Из него он понял, что у Наташи был поклонник, который даже предлагал жениться, но она отказала. Почему, одному богу известно. Но Бекетов предпочитал думать, что не из-за него.

– Всего хорошего, Алеша. Не забудь разыскать Леонова, если он все еще нуждается в твоих услугах.

В трубке раздалось пип-пип-пип.

Молчанов тихо вышел, прикрыв за собой дверь. Оставшись один, Алексей откинулся на подушку, полежал несколько минут и взялся за телефон. Позвонил на ресепшен.

– Алкозельцер и бутылку минералки.

Нужно было приводить мысли в порядок и начинать новый день.

Глава 4.

Дни потекли размеренно и неторопливо. Жизнь продолжалась. Разрушенная и пустая. Я ходила на работу, пряча заплаканные глаза. Боялась отвечать на вопросы про Алешку, избегала «разговоров по душам». Никто в открытую не лез, но за спиной я слышала настойчивое перешептывание. Не оборачивалась и не обрывала. Вжимала голову в плечи, стараясь не замечать.

Как-то проходя мимо приемной, услышала тихий гул голосов. Сжала в руках эскизы и остановилась на пороге, собираясь войти. Но когда различила слова, замерла.

– Ты слышала, что Бекетов нашу Женьку бросил?

– Немудрено. Говорят, гульнула наша скромница.

– Да ты что? – возбужденный шепот стал еле слышным. – А с кем не знаешь?

– Да какая разница. Вот ведь дура! За такого мужика, как ее Алексей, держаться надо руками и ногами.

– То-то и ходит вся смурная да притихшая. Сама виновата, а вообще, с ее-то прошлым….

Больше я не выдержала. Развернулась и побежала к лестнице. Внутри клокотала ярость. Я понимала, что это глупо, и все же злилась. На то, что они без спроса лезут в мою исковерканную жизнь, смакуя самые неприятные подробности. На то, что осуждают меня, не имея на это никакого права. Хотелось вернуться и высказать им все в лицо, стукнуть кулаком по столу, чтобы бумажки разлетелись в разные стороны. Гнев придавал силы, бодрил как хороший кофе. Хоть ненадолго вырывая меня из состояния апатии. Но он заканчивался, и я снова становилась пустой. Без чувств и воспоминаний. Я запретила себе думать о том, что произошло. Повернула невидимый тумблер внутри, отключив все эмоции. Стала вялой и безжизненной, но так я, по крайней мере, не умирала от невыносимой боли. В тот день я больше не пошла в приемную и оставшееся рабочее время провела за своим столом, заваленном бумагами.

Возвращаясь домой, я часами просиживала у окна, уставившись на пустую детскую площадку, еле различимую в темноте. Несколько фонарей освещали скамейки и старую горку, на которой уже никто не катался.

Вечерами приходила Ольга. В последнее время ее визиты приобрели навязчивую регулярность. Подруга приносила с собой аромат уюта и надежду на то, что все наладится. Только я знала, что по-прежнему уже никогда не будет, и надежды у меня не было. Первое время Оля пыталась говорить со мной. Устав от односложных ответов, просто сидела рядом. Иногда гладила по голове, или обнимала. Но мое онемение проходило только по звонку будильника, когда я заставляла себя встать, одеться и пойти на работу. Я делала то, что от меня требовалось, о чем-то рассказывала, даже улыбалась. Как заведенная кукла. Дома притворяться смысла не было, да и сил тоже.

Ольга попросила у меня ключи от квартиры. Видимо боялась, что я могу что-то с собой сделать, а она не успеет меня спасти. Я никогда бы не смогла. Маленькая жизнь, бившаяся во мне, не давала мне на это права.

Время от времени эмоции все же пробивались через глухую стену, которую я возвела внутри. Они будили воспоминания, которые я мечтала вырвать из себя. О Паше и том, что произошло между нами.

В один из таких вечеров, сходя с ума от жгучего стыда, я стояла в душе под обжигающими струями и до красноты терлась мочалкой. Вода, попадая на кожу, вызывала саднящую боль. Но я не могла остановиться. Пена стекала в ванную, окутывая ноги. От поднимавшегося пара запотело зеркало. Стало трудно дышать. С остервенением я раз за разом проводила по рукам, груди, животу, пытаясь отмыться от грязи, которую чувствовала внутри. Бесполезно, только жжение становилось уже нестерпимым, заставляя слезы наворачиваться на глаза.