В а р с а в а. Новое чудо боголепное — заколю ли?

Д а й м о н. Или если поборяешь по ней: преступника в себе обличаешь, разоряя созданную самим тобою прежнюю ограду, оградившую трудом дом (как великолепно написал ты), всякое благо.

Варсава. Не я бог и согрешаю, не я опять — [таки| бес и каюсь.

Д а й м о н. Ох! Слова твои взбесили меня. Иди за мной, сатана! Не о покаянии слово мое. Но разумеешь ли, что грех нарицается по–эллински ijiap-ceia, гласит же: преступление, буйство, заблуждение, безумие…

В а р с а в а. Вельми разумею. Грех есть слепота душевная.

Д а й м о н. Почто же, слеп будучи, слепцов дерзаешь, узаконивая странную и неслышанную славу?

В а р с а в а. Почто? Того ради, что каюсь.

Д а й м о н. О ворон ночной! Кайся, раскайся, окаи- вайся… но не будь творец догматов новых.

В а р с а в а. Кто же может каяться и прийти на иное, не поставив прежде новой судьбы и нового рока в основание? На чем станет? Ведомо, что дух покаяния стоит на каменном острове, поправ прежнюю злобу, облобызав же новую благодать. Сия благодать есть новый адамант, подла- гаемый в основание новозиждемому граду святому. Она есть вечное зерно, откуда произрастает древо нетленных плодов и нового века. Сего ради всуе разделяешь нераздельное. Каяться — узреть берег новой славы, начать новую жизнь новым сердцем, новыми плодами — все сии ветви суть от единого древа и есть одно и то же. Как утро, свет, солнце, луч, день есть то же. Как же сказал ты мне: «Кайся, но не будь творец догматов новых»?

Д а й м о н. Перестань, говорю, высокобуйствовать! Оставь спор и облобызай слывущую искони в народах славу сию:

ДбзхоХа та хала, so/. oXa та хаха.

Gravissima bonitas, levissima malitia [576] .

В a p с a в a. Приложи, если хочешь, и сие:

Dulcissima mala, beatissima mala.

Amarissima bona, miserrima bona [577] .

Однако смрада сего отнюдь не вмещает сердце мое. Если будет гортань моя гробом открытым? Если возвратятся мне Лиины очи? Вепрево обоняние? Уста Иудины? Тогда разве облобызаю сию ненужную славу.

Когда Израиль почтет крастелям [578] стерву, тогда и я предпочту вепря Минерве.

Д а й м о н. Так ли? На все академии, на все школы и на все их книги брань воздвигаешь?

В а р с а в а. Прости мне, Друг й враг мой. Нужда мне надлежит и на тебя ополчаться. Во крещении клятвою заклялся никого не слушать, кроме единой премудрости, в евангелии п во всех освященных библейского Иерусалима обителях почивающей. От того даже времени заплеван мной мир, плоть и дьявол со всеми своими советами. Иерей облил тело мое скотскою водою на тот конец, дабы после омыл я сердце мое водою духа из евангельского Силоама [579] . Се тайна есть плотская вода, тайнообразующая воду премудрости, которую пьют из Библии во спасение. Инако же если никто не облит или не погружен, но не исполнивший тайны, любящий же пить гнилую мирских советов воду есть лицемер, чужд царствия божия, как водою только крещен, по не вместе и духом. Нужда ибо мне ополчаться на всех, да сохраню царю моему веру мою. Опять же… Сколько раз привязала меня к богу тайна евхаристии? [580] Крошка хлеба и ложечка вина, не насыщающая тела… Не сей ли вид преобразуется в пищу премудрости его, укрепляющей и веселящей сердце? Не он ли, прильнув к невидимому, претворяется в тайнообразуемое первообразное? Сия пресущность вида совершается тогда, когда тлень та и сень тленными устами приемлется вместе, как удкою тайное вовлекается сердце во евангельские чертоги и вкушает от тайной оной вечери. «Блажен, кто съест обед в царствии небесном». Инако же нет евхаристии, сиречь благодарения, но лицемерность, но предательство, но неблагодарность, предающая сердце Христово за малоценные мирские советы. Се столь чудным союзом любви связанное сердце мое с сердцем божиим не радостно ли встанет на всех супостатов его?

Открой мне в священной Библии хотя одно место, благословляющее твою славу, и довлеет мне. Инако же не наш ты, но от супостатов наших.

Д а й м о н. Ибо глух ты, не слышащий, что тесный есть путь, ведущий в царствие небесное? И как мало стадо спасающихся? Как многие захотят войти и не возмогут? Как восстанет владыка дома и затворит дверь?.. «Тут будет плач и скрежет зубов, когда узрите Авраама и Исаака» и проч. в царствии божием, вас же изгоняемых вон…

В а р с а в а. О клевета, смутившая и смесившая горних с преисподними…

Д а й м о н. Внемли же и сему: «Бдите, да некогда огрубеют сердца ваши…» «Восстань, спящий! Что стоите гфаздны?» «Поклонитесь и воздвигните головы ваи! й…» «Трудящемуся делателю прежде…» II тьма иных мест. Сие же место: «Удобнее верблюду сквозь игольные уши пройти…» «Будут дни те скорбью большой, какой не было». Непреодолимую трудность к благу обличает.

В а р с а в а. Доколь меня ругал ты, терпя потерпел. Ныне же, нечестивый и козненный, бога моего благодать преобразуешь в скверну твою.

Д а й м о н. Почто, Варсава, беснуешься?

В а р с а в а. Путь божиих слов превращаешь в лукавую твою стезю.

Д а й м о н. Как сии могут быть?

Варсава. Как может трудом устрашать тот, кто призывает, говоря: «Придите ко мне, все труждающнеся, и я успокою вас»? Не клевещи же, день божий был скорбь, но твои дни и мои есть скорбь, и не до скорби, но от скорби сей отзывает обремененных. Твои же дни суть мерзость запустения, Даниилом высказанная. «И в твоих днях горе родящим и доящим». Сего ради говорит: «Молитесь, да не будет бегство ваше в зиму». Твой-то день есть зима, скрежет, плач, буря, море… Отсюда вызывает в кефу свою, в тихое пристанище, в доме прибежище. «Я успокою вас». «Отступите от меня все делатели неправды». «Мучайтесь, все возненавидевшие покой мой».

Д а й м о н. Не сказал ли, что беса имеешь? Внимай, о бешеный! Не говорю, что не благо есть царствие божие, но что жестоким трудом ограждено и что к нему путь тесен и приступ прискорбный.

Варсава. Но не ты ли сказал, что сии места благословляют славу твою? Сам же понудив меня говорить о сих, ныне бешеным меня нарицаешь. Если беснуются, ты причина сего, если же добро сказал, зачем меня злословишь?

Д а й м о н. О лис! О змий! Мечешься, свиваясь, развиваясь в различный свиток. Однако аминь, говорю тебе, что узкий путь и тесные врата в царство небесное.