Оценив, что нас ждут, и ситуация не располагает к разборкам и препирательствам, парень сдался.

– Хорошо, но я буду подстраховывать.

Следующие минут пять или десять трюки выполнялись уже дуэтом. Меня держали за ноги, а я висела на ветке, чувствуя себя смешно, глупо и весело от того, что делаю. От того, что родители не видят, как я тут изображаю цирковую мартышку, и не возмущаются по этому поводу. Трудный узел поддался пальцам – здоровенный змей с шуршанием рухнул вниз, вызывая аплодисменты и восторги. Смеясь, я с помощью моего ассистента подтянулась и села на ветку – лохматая, в испачканной блузке, от которой оторвалась пуговица. И совершенно довольная жизнью и своим безрассудством.

– А ты молодец, - прокомментировал парень, стряхивая труху и листья с моих волос, - не думал, что девчонка решится на такое. Кстати, я Джеймс.

– Очень приятно, Луиза, - представилась я, поправив воротник его рубашки, - и спасибо за комплимент.

– Тебе спасибо, за помощь, - фыркнул Джеймс, указав на людей внизу, - одному для ребят ещё долго бы возиться пришлось.

Затем он повернулся ко мне – смешливый, взлохмаченный, не менее безрассудный, чем я. Мы смотрели друг на друга, не прислушиваясь к аплодисментам и не следя за моей сумкой, брошенной на траву. Мы просто сидели на ветке, улыбаясь и ловя ту искру, что проскочила где-то в воздухе…

…Луиза неспешно прикончила ломтик рулета, возвращаясь мысленно в погожий осенний день двадцать с лишним лет назад. Эрика, опять забывшая, что нужно есть, сидела, сложив руки под подбородком, и широко распахнутыми глазами смотрела в пространство. Она и видела и не видела описанное, но будто сама охотно перенеслась в то время и место.

– Ты так детально всё помнишь, словно только вчера оно произошло, - восхищённо шепнула девушка.

– Само получилось, - Луиза признала правоту дочери, - или обстоятельства виноваты, или я была другой. Это судьба, что мне запомнился яркий воздушный змей, дерево и парень на ветке. Запомнился день и множество других дней и моментов – хороших или не очень…

Четыре руки снова взялись за приборы. Чуть нахмурившись и машинально повторяя движения матери, Эрика гадала, как там дальше.

– Мы начали встречаться, а потом и жить вместе. Джимми снимал маленькую квартирку – ему периодически помогали родители. Тогда-то, между прочим, я и осознала, насколько разные семьи у нас: мои мама с папой сочли его непутёвым, нестоящим и недостойным. Знаю, каждый, у кого подрастает дочь, желает лучшей партии для неё. Но твои бабушка с дедушкой вели себя так, словно принцессу околдовал плебей, а вот родители Джимми, напротив, встретили меня радушно и не переставали поощрять наши отношения.

Помню, я была удивительно счастлива и находила прелесть в малейших нюансах – в том, что мы делаем, куда идём, о чём разговариваем. Я чувствовала себя настоящей… Помню, общий знакомый снимал нас на мосту, отпечатав затем два экземпляра, ведь ни у меня, ни у него не было собственной фотокамеры. И то, что изображение не очень, казалось ерундой – зачем фотографии, когда мы рядом друг с другом, и нас не разлучить?

Помню, у Джимми никогда не водилось много денег, пожалуй, восприятие достатка было ещё одним отличием между нашими родителями. Его семья считала трудности временными и как бы неотъемлемыми, моя – началом конца и залогом провальной связи. Мы оба в свободное от учёбы время подрабатывали, делая небольшие сбережения – не на что-то конкретное, а так, с абстрактным представлением о будущем. По-настоящему в будущее не заглядывал никто…

…Луиза с интересом воззрилась на свой бокал, где остатки глинтвейна соседствовали с долькой апельсина. Эрика чувствовала, что развязка близится – неизбежная и неприятная.

– Джимми всегда отличался удивительной добротой – это качество жизнь пыталась выбить из него, но не сумела, - женщина отставила бокал подальше, не доверяя рукам, - он часто делал мне подарки – мне и вообще друзьям: маленькие, но памятные, важные, без определённого повода. Он легко относился к деньгам и стремился помочь, стоило только попросить. Неважно, шли ли его интересы вразрез с чужими, была ли реальная необходимость вмешиваться, однако люди знали: Джим Роджерс готов нырнуть с головой в ваши проблемы и оказать любую услугу. Это было бы прекрасно, если бы наши отношения не приходилось приносить в жертву – один раз, другой, третий… Я начинала грустить, потом расстраиваться, накручивала себя, прекрасно зная, что он такой, какой есть, надо принять и смириться. Но с чем смириться? С авантюрным безрассудством или с эгоизмом? Тогда, не без помощи родителей, моя вера и стойкость дрогнули – может, к тому давно шло и накапливалось. Упрёки, недосказанности, пропущенные встречи… А может, объяснения ждали подходящего момента: вскоре я забеременела.

Семья Шоу поняла, что глупости затянулись, и что семья Роджерсов ничего хорошего им не приносит, вот уже целых несколько месяцев. Мой папа – твой покойный дедушка – кричал, что я поступила опрометчиво, что подобным образом губят собственную молодость и карьеру, что я совершила огромную ошибку… Меня поразила столь бурная и негативная реакция, с другой стороны, я не могла не предвидеть её. И пускай родители не говорили, что я должна избавиться от ребёнка, мне казалось, близкие отвернулись и оттолкнули меня, а теперь вынуждают отталкивать и моего любимого. Стремятся заставить во всём винить его. Мне было ужасно одиноко и не на кого положиться, отец с матерью убеждали, что совместного будущего у нас с Джимми нет, и я внезапно сама в это поверила. Настоящая Луиза посопротивлялась немного, а потом уступила место Луизе фальшивой, послушной, которая позволила увезти себя в Коннектикут и распрощаться с Джимми, оборвав контакты…

…Женщина сделала паузу, безжалостно разламывая пополам одну из печенюшек, рассыпавшуюся в руках на мягкие крошки. Эрика перевела взгляд с маленькой фотографии на экран телевизора, где красавица Кира традиционно выходила замуж не за того парня. Сейчас эпизод казался воистину ироничным.

– Ты не говорила ему, куда уезжаешь? – спросила девушка тихо. Старшая Рубинштейн покачала головой.

– Нет, да и зачем? У него не было шансов отбить меня и снова сделать настоящей. Тогда мне и вправду представлялось, что я совершила ошибку, и о ней стоит интеллигентно умолчать. Сейчас бы, конечно, ситуация выглядела по-другому, я могла бы категорично заявить «Нет» своей семье пытаться, не смотря на трудности, строить личное счастье, но раньше… Непутёвый ветреный Джим был не так плох, как мне внушали. А я, к сожалению, была слишком слаба для настоящего бунта. Знаешь, наверное, самым ярким и чётким воспоминанием, помимо первой встречи, для меня стала только последняя. Я до сих пор, будто наяву, вижу дождливый день: парк, закрытый на ремонт, лужи повсюду и глаза Джима, когда мы прощались. У него был такой взгляд… Словно весь свет померк и больше не вспыхнет. Словно конец подошёл. Я уходила, играя роль сильного существа, я говорила правильные вещи, а в душе всё сжималось от одного лишь взгляда.